Дневники
Шрифт:
22 октября. Встал поздно, до обеда писал немного, после обеда был у Громана, к которому приехал офицер Самурского полка и рассказывал много занимательного о деле в Закаталах. Писал потом, несмотря на присутствие мальчишек, и после ужина играл в карты.
"Отрочество" опротивело мне до последней степени. Завтра надеюсь кончить. Идея писать по разным книгам свои мысли, наблюдения и правила весьма странная. Гораздо лучше писать все в дневнике, который стараться вести регулярно и чисто, так чтобы он составлял для меня литературный труд, а для других мог составить приятное чтение. В конце каждого месяца, пересматривая его, я
23 октября. Проснулся я нынче очень поздно и с тем недовольным расположением духа. [...] Дурное расположение духа и беспокойство помешали мне заниматься. Я прочел "Наденьку", повесть Жуковой. Прежде мне довольно было знать, что автор повести - женщина, чтобы не читать ее. Оттого что ничего не может быть смешнее взгляда женщины на жизнь мужчины, которую они часто берутся описывать; напротив же, в сфере женской автор-женщина имеет огромное преимущество перед нами. Наденька очень хорошо обстановлена; но лицо ее самой слишком легко и неопределенно набросано; видно, что автора не руководила одна мысль.
Я берусь за свою тетрадь "Отрочества" с каким-то безнадежным отвращением, как работник, принужденный трудиться над вещью, которая, по его мнению, бесполезна и никуда не годна. Работа идет неаккуратно, вяло и лениво.
Докончив последнюю главу, нужно будет пересмотреть все сначала и сделать отметки и начерно окончательные перемены. Переменять придется много; характер Я вял, действие растянуто и слишком последовательно во времени, а непоследовательно в мысли. Например, прием в середине действия описывать для ясности и выпуклости рассказа прошедшие события, с моим разделением глав, совсем упущен. Во все время обеда и после я не мог, да и не находил надобности - преодолеть апатическую тоску, которая овладела мною.
Докончив "Наденьку", я снова сел за отвратительное "Отрочество", но Илияс помешал мне; так что я, не желая прогнать его и терять время даром, пошел на охоту. Опять поработал над "Отрочеством", кое-как дописал одну главу и пошел ужинать, а после играл в карты.
С охоты, подходя к дому с северной стороны, я полюбовался видом серых гор из-за камышовых крыш домов и черной, тесовой, увенчанной крестом крыши часовни.
Два рекрута разговаривали на площади, и один из них, в то время как хотел слегка засмеяться шутке своего товарища, издал звук вроде кашля или перхоты, что часто бывает с людьми, ведущими неправильный образ жизни.
"Довольствоваться настоящим!" Это правило, прочитанное мною нынче, чрезвычайно поразило меня. Я живо припомнил все случаи в моей жизни, в которой я не следовал ему, и очень удивительно показалось, что я не следовал ему. Например, в ближайшем ко мне по времени случае в моей службе я хотел быть юнкером-графом, богачом, с связями, замечательным человеком, тогда как самое полезное и удобное для меня было бы быть юнкером-солдатом. Как много интересного я тогда мог бы узнать в это время и как много неприятного избежал.
Но тогда положение мое было ближе ко мне; поэтому-то я не так ясно видел его. Затронутые страсти (гордость, тщеславие, лень) давали другой вид положению и подсказывали уму другие размышления.
Верь рассудку только тогда, когда убедишься, что никакая страсть не говорит в тебе.
В бесстрастном состоянии рассудок руководит человеком, но когда страсти обладают
24 октября. Встал раньше вчерашнего и сел писать последнюю главу. Мыслей набралось много; но какое-то непреодолимое отвращение помешало мне окончить ее. Как во всей жизни, так и в сочинении прошедшее обуславливает будущее запущенное сочинение трудно продолжать. с увлечением и, следовательно, хорошо. Обдумывал перемены в "Отрочестве", но не сделал никаких. Надо на легкую руку набросать заметки и просто начать переписывать снова.
До обеда читал критику описания войны 1799 года России с Францией, а после обеда без всякой охоты пошел стрелять в цель с Громаном. Прекрасная погода соблазнила меня, и я пошел на охоту, на которой убил зайца и пробегал за чакалой до поздней ночи. После ужина играл в карты до 12 часов. Как легко делаются дурные привычки! Я уж привык играть после ужина.
Читая сочинение, в особенности, чисто литературное, - главный интерес составляет характер автора, выражающийся в сочинении. Но бывают и такие сочинения, в которых автор аффектирует свой взгляд или несколько раз изменяет его. Самые приятные суть те, в которых автор как будто старается скрыть свой личный взгляд и вместе с тем остается постоянно верен ему везде, где он обнаруживается. Самые же бесцветные те, в которых взгляд изменяется так чаете, что совершенно теряется. [...]
25 октября. С утра пересмотрел "Отрочество" и решился переписывать его снова и насчет изменений, перемещений и прибавлений, которые нужно в нем сделать. Часов в 10 пошел на охоту и проходил до ночи. Читал новый, весьма плохой "Современник". Ужинал и теперь ложусь спать. Нынче целый день был для меня моральным отдыхом, необходимость которого так часто бессознательно сознаешь в себе.
[...] Я начинаю жалеть, что слишком поспешно послал "Записки маркера". По содержанию едва ли я много бы нашел изменить или прибавить в них. Но форма не совсем тщательно отделана.
26 октября. Встал не рано и с ломотой усталости во всех членах. С утра работал порядочно над перепиской и приведением в порядок "Отрочества", но скоро позвали обедать, а после обеда, почитав немного и посидев с Алексеевым, который приходил ко мне, сделал очень мало.
[...] Описание борьбы добра со злом в человеке, покушающемся или только что сделавшем дурной поступок, всегда казалось мне неестественным. Зло делается легко и незаметно, и только гораздо после человек ужасается и удивляется тому, что он сделал.
Простой народ так много выше нас стоит своей исполненной трудов и лишений жизнью, что как-то нехорошо нашему брату искать и описывать в нем дурное. Оно есть в нем, но лучше бы говорить про него (как про мертвого) одно хорошее. Это достоинство Тургенева и недостаток Григоровича и его "Рыбаков". Кого могут занять пороки этого жалкого и достойного класса? В нем больше доброго, чем дурного; поэтому естественнее и благороднее искать причины первого, чем второго.
В старину я думал, что, взяв себе за правило быть основательным и аккуратным в своих занятиях, я могу следовать ему; потом часто повторяемые и никогда в точности не исполняемые такие правила начали убеждать меня в том, что они бесполезны; теперь же я убеждаюсь, что эти припадки, постоянно ослабевающие и снова возобновляющиеся, составляют нормальное состояние периодической к самому себе внимательности.