ДНЕВНИКИ
Шрифт:
2 вообще, в целом (англ.).
3 Ср. "И небом невозбранно дышит / Почти свободная душа" – В. Ходасевич "Когда б я долго жил на свете…".
просто призывать к церковности и молитве. И церковность может быть, и часто бывает, мелочной, и молитва – эгоцентрической. Всегда все тот же вопрос: о "сокровище сердца". О том, в чем – радость… Без радости и церковность, и молитва как-то безблагодатны, ибо их сила – в радости. Религия стала синонимом "серьезности", несовместимой с радостью. И потому она так слаба. От нее хотят ответов, мира, смысла, а она только в радости. Это ее ответ, включающий в себя все ответы.
Понедельник, 27 декабря 1976
Сильнейший мороз и яркое солнце. Только что вернулись от Ани, куда отвозили Машу. Сплошное восхищение! Вчера весь день
Читаю – с ленцой – биографию Достоевского Henri Troyat3 . Мне интересно, как "подаст" его средней руки писатель для средней руки читателя. Пока что дошел только до Инженерного замка, и впечатление такое, что это средней руки компиляция. Но буду продолжать…
Четверг, 30 декабря 1976
С понедельника до среды полдня – college student retreat4 в семинарии. Свыше пятидесяти мальчиков и девочек. И весьма утешительное и радостное впечатление! Подумать только: на рождественских каникулах два дня слушать о молитве, присутствовать на службах и т.д. Вспоминаю себя в этом возрасте (шестнадцать-девятнадцать лет): я "обожал" Церковь, но ни за что бы не поехал ни на какой retreat, не оторвался бы от "светского" рождественского сезона – вечеринок на rue de la Faisanderie, разных "витязьских" и "сокольских" елок и т.п. И при этом все очень здоровые, веселые, неистерические дети… Ах, Господи, только бы не вовлекли их в "религиозную экзальтацию", в какую-нибудь "духовность"…
Сегодня – утро в "Свободе". Сильнейший мороз и солнце. Читаю в "L'Express" и в "Русской мысли" интервью с Владимиром Буковским в Цюрихе.
1 "существенно важного внутреннего порыва" (фр.).
2 "изношенных до предела из-за полного отсутствия творчества" (фр.).
3 Анри Труайя.
4 съезд студентов (англ.).
Пятница, 31 декабря 1976
Последний день года. Все те же мороз и солнце. В эти праздничные дни особенно сильное ощущение жалости ко всем одиноким, "оставленным за бортом" жизнью, барахтающимся в своем одиночестве. И сколько их кругом! Мы давно, с 1968г., не были на Новый Год в Нью-Йорке, всегда в Париже. Потому особенно сильная радость от чувства дома, от этой солнцем пронизанной тишины, в которой сижу и пишу свои вечные скрипты. И также – от того, что будет ночная Литургия, что Новый Год встретим во "времени Господнем".
[На этой странице – с.320 – в книге размещена ФОТОГРАФИЯ РУКОПИСИ нижеприведенного письма. ]
Письмо о. Александра из больницы. (текст – с фотографического изображения рукописи письма )
"Дорогие братья и сестры, члены семинарской семьи!
Я благодарю вас от всего сердца за ваши любовь, молитвы и заботу. Никакие слова не могут выразить той радости, какую испытал я, почувствовав, как та теплая волна подхватывает меня и уносит в самое средоточие нашей веры, любви, надежды, всего того, что мы называем жизнью во Христе, Церковью. Я скучаю по вас и в духе я всегда с вами. Эти дни ожидания освещены ярким светом. И большей частью этого света я обязан вам.
Отец Александр Шмеман.
P.S. Особая благодарность – Дону Шадиду и всем тем, кто помогал в создании шедевра года. Мне, как ректору, необходимо было знать, как семинария выглядит без меня. Что же касается того, как выгляжу я без семинарии…
Нью-Йоркский госпиталь. 30 сентября 1982".
Париж. Вторник, 11 января 1977
Прилетел в Париж в субботу 8-го утром из Монреаля, где на "русское" Рождество было посвящение в диаконы Алеши Виноградова. В Монреале весь день падал снег и под вечер, когда Ваня1 вез меня на аэродром, было необычайно красиво – та радостная сказочность, которую создает снег…
Серые, промозглые, но такие знакомые парижские дни. В субботу же вечером с Андреем на всенощной, на rue Daru. Чудное пение хора Евеца. Чувство погружения в детство: на скольких таких всенощных в этом храме мы с Анд реем прислуживали… Потом ужин вдвоем в новом ресторане на крыше Tour Montparnasse2.
В воскресенье Литургия на Olivier de Serres, кофепитие у о.Игоря Верника. Днем – в дождливых, серых полусумерках – "семейная" панихида на [русском кладбище] Ste. Geneviиve. Черные, неподвижные ветки в сером небе. Ужин у Физов с Варшавскими. Разговоры, конечно, о "новых", о Солженицыне, Синявском, Амальрике. Варшавский – верный рыцарь "Нового Града".
В понедельник с утра в Кламаре: Литургия и отпевание Саши Львова. Служба, вдруг подумал: ведь вот – прослужил у этого престола целых пять лет, а никакого чувства, никакого "удара в сердце", как на rue Daru. Завтрак с мамой в маленьком restaurant d'habituйs3 на rue Lecourbe. Заканчиваю день обычной моей прогулкой: Sиvres – Babylone – St.Sulpice – rue Bonaparte – St.Germain des Pres – Bergruen…
Сегодня утром – у вл. Александра Тян-Шанского, чудовищно постаревшего, но все еще бодрого. Потом завтрак в Villebon у Никиты и Маши Струве. Un vaste tour d'horizon4 . На первом месте, конечно, Солженицын. Никита удручен его планами: ничего не печатать три года, начинать в собственной типографии (!) свое полное собрание сочинений с тем, чтобы продолжать его следующим томом серий ("Октябрь шестнадцатого"). Все то же метание в безвоздушном пространстве… О безнадежном "провинциализме" Православия. Полное понимание и единодушие. Мне хорошо у них и с ними.
Вечером – чудесный "кадетский" ужин в Консерватории: Чеснаков, Репнин, Траскин, Андрей. Как всегда, отвозим Репу на lie St. Louis и еще сидим в brasserie5 , так не хочется расставаться…
Среда, 12 января 1977 I
Чудный вечер в очаровательной семье (семь детей!) Кирилла Ельчанинова в Issy les Moulineaux. И сам он – светлый, простой, не-мелочный, "горний" – без истерики, псевдодуховности и самолюбования.
1 О. Иоанн Ткачук.
2 башни Монпарнаса (фр.).
3 традиционно посещаемом ресторане (фр.).
4 Широкий обзор событий (фр.).
5 баре (фр.).
Четверг, 13 января 1977
На Сергиевском подворье, куда все эти годы не ездил, но куда поехал в связи с новым домом, а то была бы обида. Очень теплый прием: о.А.Князев fait les honneurs de la maison1 . Атмосфера как будто немного лучше.
Завтрак у Андроникова, несчастного, полубольного, полного frustrations2 . Помочь ему трудно, ибо он один из тех людей, которые как-то безнадежно неспособны понять того, что "происходит", и это несмотря на то, что все читают, за всем "следят" – рядом с настоящим вопросом (а потому и ответом), рядом с настоящим методом, рядом с настоящим "делом". От этого – страдает, но и понять, "в чем дело", – не может, и объяснить ему этого невозможно. От своей эпохи, своего времени можно страдать , и всякий мало-мальски подлинный христианин не может не страдать. Но свое время все равно нужно принимать , ибо другого нам Бог не дал, и только это принятие делает возможным, во-первых, понимание , то есть "различение духов", и, во-вторых, пресловутую "праксис", то есть церковное и богословское "делание". После Андроникова – Вейдле. Он с большим "аппетитом" говорит о себе – о своем здоровье, об "эротическом" рассказе, который написал – неожиданно для самого себя ("Четыре дня" в "Новом журнале"). Но все это так мило, так дружески и светло, что, сидя у него, наслаждаюсь. Как будто снова один из тех вечеров – 1945-1946 годов, когда ходил к нему ужинать.