ДНЕВНИКИ
Шрифт:
Для меня крайне знаменательно то, что повсюду, где эта линия торжествует, как-то выпадает Евхаристия, причастие . И это значит – чувство, опыт Церкви , и опыт ее, который сейчас нужнее всего. "Евхаристическая" Церковь сама себя опознает как "в мире и не от мира". Монашеская линия Церковь – приход, соборность и т.д. – "отдает" миру сему, только личное противостояние ему и уход из него (внутренний) являет как "православный" ответ и путь. Монашеская линия, как это ни звучит странно, "обмирщает" Церковь, так что уходить надо не только
Молодые богословы в Сербии строчат диссертации – и все, почти без исключения, о паламизме, о спорах XIV века, о всяких dii minores3 этого движения. Словно ничего другого в Православии нет. Иосиф Вриенний или – из ранних – Евлогий Александрийский и вечный Максим. Не Церковь , не ее жизнь и не вызов этой жизнью – миру, а только вот этот духовный гнозис… Еще шаг – и психологически, если не догматически, мы в дуализме, манихействе.
Карташев когда-то в каком-то отзыве о кандидатской работе писал: "…где Христос, где апостолы, где Церковь? Все затмила собой огромная тень Старца …" И, конечно, не случайно и то, что эта линия легко, как бы натурально, сочетается с романтикой национальной – "Святая Русь" и т.д., то есть с прошлым , с его "образом" и "стилем".
Как-то, в минуту откровенности, Иван Мейендорф сказал мне, что он совсем не понимает, почему люди занимаются "Отцами". Я боюсь, что притягивает к себе людей не мысль Отцов, не содержани е их писаний, а стиль их. Это сродни православному отношению к богослужению: "любить" его, не понимая, и в ту меру, в какую "не понимаешь", то есть не обязан делать никаких выводов. Сидим в своей раковине, очарованные ее "мелодией", и не замечаем, что разлагается Церковь и давно уже ушла с поля битвы.
1 часть вместо целого (лат.).
2 "целое" (лат.).
3 младших богах, второстепенных персонажах (лат.).
539
Воскресенье, 5 октября 1980
Вчера напряжение Education Day. Торжественная Литургия в огромной палатке. Четыре епископа, двенадцать священников. Несметная толпа. Потом хоры, танцы, сплошные объятия, поцелуи, короткие разговоры. Все под бледным, совсем уже осенним солнцем. И, как всегда, радость и подъем от этого "погружения" в Церковь, от "благоволения", которым пронизан этот день. К вечеру, однако, страшная усталость.
Накануне, в субботу, в больнице у Миши. Все продолжает стоять вопрос: вернется ли он к полному сознанию, к разуму. Сам он очевидно мучается этой внутренней борьбой. Л. говорит – и как это верно, точно: "…в М. есть что-то драгоценное …" Вот приходит такое , и все на своем месте, в вечном порядке: жена, дети, весь глубокий, единственно подлинный пласт жизни.
Сегодня – в чудовищно переполненной церкви – крещение сына Боба Ариды. А сейчас наконец воскресная тишина. Л. спит. За окном желтеющие деревья. Я правлю корректуру "Таинства воспоминания". И все время, хотя и подсознательно, помню, что мне пошел шестидесятый год!..
Понедельник, 6 октября 1980
Воспоминания Мирча Элиаде. Он проводит три года в Индии, изучая всяческую индусскую премудрость, йогу, тантру и т.д. Полгода сидит в келий в "ашраме"… Но нигде, ни разу в этой длиннейшей книге не говорится о Боге. О религии – да, но не о Боге. Это поиски моего пути. Это мучительный выбор – "святость" или "творчество", это безостановочный анализ разных типов "духовности", но без Бога. Как это далеко от Евангелия с его "если любите Меня…"1.
Во всех этих религиозных "структурах" главное то, что нечего и некого любить , кроме какого-то отвлеченного совершенства ("la quete de 1'absolu"2 ). В них невозможно представить себе обращение разбойника на кресте, Заккея, мытаря… Все нужно "изучать" (молитву, совершенство), все время быть обращенным на себя… На меня от всего этого (от всяческой "Индии") веет какой-то метафизической скукой.
А в Иране и Ираке умирают люди ради какого-то арабизма , ислама… Слепое подчинение двум сумасшедшим – Хомейни и Хуссейну. И весь мир трясется. Бегин на библейских основах и обещаниях строит секулярный Израиль. В Париже взрываются бомбы в синагогах. Два совершенно случайных человека – Картер и Рейган – борются между собой за президентство… Чем, кем нужно быть в этих условиях, или – еще проще – в чем же смысл жизни здесь, на земле? Понятными, правдивыми остаются только слова Ходасевича: "Зато слова – ребенок, зверь, цветок…"3 . Но и ребенка, и зверя, и цветы нужно поить, кормить, возделывать, образовывать . И вот- мы в истории, в "поте
1 Ин.14:15.
2 "поиски абсолюта" (фр.).
3 Из стихотворения "Стансы". Правильно: "Зато слова: цветок, ребенок, зверь…".
540
лица", в "творчестве", а не в неподвижном "ашраме". Остается только и всегда devoir d'etat1 , предсмертные слова матроса в бунинском рассказе: "Я думаю, что был неплохим матросом…"2 . Все же, что свыше этого (а тут чеховское "Убийство"), – от лукавого… Онтологическая скромность христианства, красота Божьего смирения. Без них – все, включая "la quete de 1'absolu", – обман, самообман, фальшь, дьявольщина. Сегодня Л. – пятьдесят семь лет.
Среда, 8 октября 1980
Два дня как болен. Вчера валялся весь день в Крествуде, а сегодня здесь, в Нью-Йорке. Голова трещит, температура, и ни за что не взяться, все, как говорится, валится из рук… Отделываюсь от этого безделья чтением газет и журналов.
Большая статья о Марине Цветаевой как о самом русском поэте (эмоция, крайность, "до конца") в русской литературе. Пожалуй, верно.
В связи со своей книжечкой "Liturgy of Death" думаю и почитываю о смерти, точнее – о подходе к ней в христианском богословии.
Четверг, 9 октября 1980
Сегодня в "Нью-Йорк таймс" короткая заметка о Капитанчуке: вслед за о.Д.Дудко, Регельсоном – "раскололся" и он.
Весь день, лежа на постели, просматриваю старые номера "Нового журнала". Переписка Цветаевой с Ходасевичем, все того же Бунина. Отрывок из дневника З.Гиппиус. Лев Шестов… Может быть, отсюда и уныние. Как все это жило и казалось важным, решающим. А потом становится уделом "академических червей", с восторгом строчащих свои комментарии и примечания.