ДНЕВНИКИ
Шрифт:
Замечание Сартра о глупости . Она не может быть соприродной человеку. Она всегда – извне , всегда результат "опрессии", то есть – и этого он, конечно, не говорит – порабощения человека дьяволу.
Миттерана я все больше ощущаю как квинтэссенцию амбиции, гордыни. По нутру своему он такой же социалист, как я. Несет, движет им другое – страстная вера в "роль личности в Истории". Он инстинктом понял, что эта роль для него возможна только внутри "социалистической риторики". Правое сейчас "не берет", не зацепляет людей. Но верит он не в эту риторику – это всего лишь средство, а в себя, в "трансцендентность"
Воскресенье, 29 ноября 1981
Вчера к вечеру вернулись из Сан-Антонио со свадьбы [племянника] Николая Озерова. Depaysement – в незнакомом городе (хотя я и бывал там когда-то, и даже два-три раза, но на конференциях), я это очень люблю. С нами были Аня и Маша, и мы все наслаждались друг другом, [отелем] Hilton, прогулками по городу… Свадьба – в греческой церкви – прошла очень хорошо. А сейчас ездили в Syosset к Трубецким.
Холодный, ветреный день. Синее-синее небо и черные тучи и огромный желтый закат. Непередаваемая прелесть того, что французы так удачно называют arriere-saison1.
В дорогу (шесть часов аэроплана в каждый конец) брал с собой том "Литературного дневника" Поля Леото, моего постоянного друга. Сегодня впервые подумал, что одна из причин моей (до конца не объяснимой) любви к нему – это отсутствие у него – абсолютное – того, что принято теперь называть "discours" – "идеологического" языка, или языка, подчиненного системе отвлеченных понятий, языка с ключом … Чтение Леото – это изумительное "экзорцирование" такого языка.
Понедельник, 30 ноября 1981
Тридцать пять лет со дня моего рукоположения на Сергиевском подворье в священники. Служил сегодня утром Литургию (Андрея Первозванного по новому стилю, Никона Радонежского по старому).
Все эти дни, в связи с моим "ничегонеделаньем", мысли о том, что я ничего не сделал . Словно до шестидесяти лет все ощущал как еще только будущее, к которому готовишься. И вдруг – совсем новое ощущение: все уже позади и пора подводить итоги… Это не хорошие мысли. Мысли от гордыни. И в ответ сегодня хороший Апостол – о соре, всем миром попираемом…2
Среда, 2 декабря 1981
"La parti socialiste est partout le naufrage d'un pays"3 (Поль Леото "Литературный дневник", XVII, 160).
Исповеди. Очень часто речь идет о "состояниях", которых я не припомню в моей молодости. Очень часто это состояние страха . Страха самой жизни. Страха не преуспеть , ударить лицом в грязь, что-то вроде этого. Не является ли это состояние результатом современного "культа успеха", который, в свою очередь, выражается в постоянном чувстве соревнования, в безостановочном сравнении ? Люди буквально распадаются, раскалываются от этого страха. А другая реакция – это аррогантность, самоутверждение путем смешивания с грязью других. Н.А., студент, которого мы только что попросили "уйти" из семинарии. Наглые реплики в классе смиреннейшего, благожелательного проф. Кесича. "Я все это уже знаю! Все это ниже моего уровня! Я ожидал от семинарии большего!" и т.д. Человеку тридцать лет! А он все хорохорится, все "показывает себя".
Современная молодежь, прежде всего, несчастна . Несчастна потому, что живет в мире, в котором один критерий – успех . Отсюда тоже невероятный разлив всяческого самозванства, учительства… "лидерства". В Церкви это приводит ко все разрастающемуся "младостарчеству".
1 поздняя осень, конец сезона (фр.).
2 Ср.: "Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне" (1Кор.4:11-13).
3 "Социалистическая партия везде – катастрофа для страны" (фр.).
Я не хочу сказать, что мое поколение было свободным от самопревозношения, хвастовства, присущей молодости хлестаковщины. Мы все, вне всякого сомнения, любили "покрасоваться". Но это не затрагивало глубины жизни. Наедине с собою мы очень хорошо знали, что это хлестаковщина. И потому это не было, как теперь, какой-то душевной болезнью, какой-то мрачной тяжестью страха.
"Власть над душами" – какая это, по-видимому, страшная и ненасытная страсть, как съедает она душу прежде всего самого того, кто ею одержим. На днях мне довелось прочитать письмо одного такого младостарца. Студент, получивший его, дал мне его – сомневаясь в уже не помню каком "поучении" этого тридцатидвухлетнего учителя духовности. Какая поразительная самоуверенность, какое полное абсолютное самоотождествление с истиной. По прочтении письма мне стало просто страшно. И если бы это был единичный случай. Нет, я мог бы, не напрягаясь, назвать десять таких "старцев", безнадежно калечащих души своим псевдомаксимализмом… Как будто они никогда не читали, что "Господь гордым противится, а смиренным дает благодать"1.
Четверг, 3 декабря 1981
Засел снова за "Таинство Святого Духа". Мне вдруг стало ясно, что я отложил, отказался из-за лени и малодушия. И тоже маловерия. Но почему все-таки с каждым годом писать мне все труднее и труднее? Думаю – и долго! – о каждой фразе. Одна из причин этому – я думаю – в том, что богословие, то есть богословское "писание", "выражение", я с годами тоже все больше ощущаю как "искусство"… И вот на искусство это, пожалуй, не хватает сил и дара.
Вчера, уже уходя на лекцию о таинстве елеосвящения, к которой я даже и не готовился, ибо читал ее несчетное количество раз, вдруг осенило – что все богослужение этого таинства (чтение Апостолов, Евангелий, молитвы и т.д.) раскрывает это исцеление, это сама Церковь как новая жизнь новой твари, в которой претворяется и болезнь, и страдание… Вне Церкви они – поражение, в ней – победа и свидетельство Царства.
Завтракал вчера у нашего студента Н. (из Техаса, с женой – беременной – и тремя детьми). В углу – икона: три "героя Православия" – Палама, Фотий, Марк Ефесский. Икона, иными словами, анти католичества, и при этом воинственного. И Н., и его жена – бывшие католики.
Не удержался и купил сегодня в Нью-Йорке новую толщенную биографию William Carlos Williams…
Пятница, 4 декабря 1981
Вчера, почти внезапно, стала для меня ясной моя ошибка в "Таинстве Святого Духа", тупик, в котором я оказался. Я все сводил, то есть спор об эпиклезе, к конфликту Восток – Запад. Но это неверно и потому – тупик. На деле же нужно рассуждать так: если исчезает или хотя бы слабеет эсхатологическое понимание таинства и это значит – и самой Церкви, то вопросы о моменте и способе прело-