«Дней минувших анекдоты...»
Шрифт:
В первой «Автобиографии» Шаляпина мой дядя упоминается как «невысокого роста с восточным обликом аптекарь». Явно недружелюбный пассаж имеет, оказывается, такую историю. Эту биографию Шаляпина написал пролетарский писатель Максим Горький, основоположник социалистического реализма. По теории «соцреализма» добрые дела буржуазии надлежало затушевывать, что и было сделано первым «товарищем писателем». Шаляпину «горьковская» биография не понравилась и даже послужила причиной взаимного охлаждения Шаляпина с Горьким.
Сведения эти почерпнуты мной из беседы с творческой группой, которая снимала фильм «Шаляпин в Тифлисе».
В своих воспоминаниях, написанных уже собственноручно, Шаляпин сообщил: «если бы не поддержка
Добрые дела моего дяди Кости получили достойную оценку великого певца Ф. И. Шаляпина.
Я помню дядю Костю уже маленьким бородатым старичком лет семидесяти пяти. Жил он во флигеле бывшего родительского дома, в небольшой темной комнате, куда переехал после конфискации его обширной квартиры. Большую часть комнаты занимал рояль «Блютнер». На рояле и на полках было много всевозможных нотных альбомов, какие-то специальные бювары с золоченым тиснением «Профессор музыки К. М. Алиханов». Запомнились мне длинные и толстые карандаши. Предназначение их выяснилось, когда моя сестра-непоседа Лизочка стала его ученицей. Этими карандашами, не вставая со стула, он делал пометки на нотах — аппликатуры (указания, каким пальцем брать ту или иную ноту) и ударял по пальцам, когда сестра ошибалась. Такая методика обучения не принесла ей успеха.
После смерти моего отца в марте 1927 года мама поместила дядю в нашу квартиру, где были более или менее нормальные удобства.
Из жизни дяди мне запомнились два момента. Однажды к нему пришла какая-то женщина, которая собиралась написать работу об истории музыкального образования в Грузии. Эта женщина хотела получить сведения от «первоисточника» и спрашивала у дяди Кости об истории создания Тифлисской консерватории — его любимого детища. В открывшейся к этому времени на базе музыкального училища консерватории за заслуги дяди Кости при входе был помещен его большой портрет. Видимо, не придавая этому значения, посетительница сообщила дяде Косте, что его портрет недавно был снят. После такого известия дядя Костя впал в состояние глубокой депрессии и вскоре попытался бритвой перерезать себе горло. Слабость и нерешительность спасли его — рана получилась поверхностная. Шум от упавшего на пол тела привлек внимание нашей няни Насти, в больнице наложили швы — дядя Костя выжил.
Запомнились мне похороны дяди Кости в 1931 году. Катафалк выехал на бывшую Эриванскую площадь, на которой находился аптекарский магазин и склад, организованного дядей «Кавказского товарищества торговли аптекарскими товарами „Санитас“». Похоронный кортеж по чьей-то просьбе на минуту остановился для того, чтобы дядя Костя «простился» со своим детищем, занимавшим весь нижний этаж здания бывшей городской управы. Но тут вмешалась милиция и прекратила это «безобразие».
Интересно, что площадь была названа «Эриванской» в честь генерала Паскевича, взявшего штурмом земляную персидскую крепость Эривань и получившего за это титул графа Эриванского. Затем площадь неоднократно переименовывалась и последовательно становилась площадью Закфедерации, Свободы, имени Берия — в этот короткий период ночами над площадью светился профиль Лаврентия Павловича в пенсне, сделанный из цветных световых трубочек, — имени Ленина и теперь вновь — площадь Свободы.
Недавно, читая в журнале «Знамя» биографию сталинского прокурора Вышинского (автор А. Ваксберг), я узнал, что шефом бакинского отделения товарищества «Санитас», а значит и деловым партнером моего дяди Кости был отец Вышинского — Януарий. Если учесть, что отец Сталина трудился на заводе моего дяди Адельханова, то марксистская идея о том,
Похоронили дядю Костю на армянском кладбище Ходживанк.
Каждый год на второй день Пасхи отец брал нас — троих детей — с собой на кладбище, где на могиле его первой жены Полички был поставлен выписанный им из Италии молящийся ангел. На Ходживанке имелась фамильная усыпальница Алихановых, где были похоронены дедушка с бабушкой, жена дяди Кости. Это была подземная комната, отделанная черным мрамором. На полу было несколько надгробных плит. Дядю похоронили в этом склепе.
Спустя 30 лет я с сыном и дочерью пришел на это кладбище, но его уже не было. На месте армянского кладбища — по решению городского совета — попытались соорудить детский парк с аттракционами, но вскоре все эти развлекательные сооружения были разрушены. Нас окружала мерзость запустения. Мрамор, камни и решетки были растащены. Как и все остальные, отцовская могила на Ходживанке обратилась в прах…
Дядя Костя был бездетен, и эта генеалогическая ветвь отпала.
2. Старшая из сестер отца тетя Ольга вышла замуж за известного в городе врача Степана Ананова. Жили они в собственном доме на Головинском проспекте напротив Казенного (ныне оперного) театра. У них было трое детей — дочка Женечка и два сына — Володя и Жозя (Иосиф).
Женечка вышла замуж за Исайю Марковича (Исико) Долуханова, который считался лучшим адвокатом в Тифлисе. Он был членом Дирекции Тифлисского Отделения императорского Русского Музыкального общества и наследником большого состояния и великолепного дома с зеркальными стеклами в окнах, дверьми и оконными рамами из мореного дуба. Этот дом и сейчас один из красивейших в районе — расположен на углу улиц Лермонтова и Махарадзе.
Исай Маркович Долуханов был арестован и пропал в дебрях ГУЛАГа. Его супругу выселили в проходную комнату в заштатном районе города. У Исайя и Женечки были две дочери — Селли и Елизавета (Вета). Родители, стремясь дать им самое лучшее образование, выписали из Англии мисс Фелосс, и обе они с детства владели английским и французским языками как родным русским.
Судьба одной из них сложилась трагично.
Обратимся к книге Мариэтты Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова»: «Заслуживает внимания продолжение записи в дневнике (супруги Булгакова. — И.А.)от 14 декабря: „Все ушли, а Дмитриев остался и сидел долго, причем опечалил нас. Миша думает, что у него нервное расстройство, он не спит. Очевидно явное переутомление — у него бешеная работа — речь идет о художнике-декораторе Большого театра Дмитриеве М. А.“
Возможно, в этой записи зашифрован рассказ Дмитриева о тяжелой ситуации, в которую попала его жена, красавица Елизавета Исаевна Долуханова. Со слов нескольких современниц нам известно, что в середине 30-х годов ее вызвали в НКВД и предложили стать постоянной осведомительницей органов. Теперь ей, уже жене Дмитриева, вновь предложили активнее принимать гостей для той же цели. Ища мотива для отказа, она сказала, что у нее для приемов маленькая квартира. В ответ было: „Пусть это Вас не тревожит — с квартирой поможем“.
Нервное расстройство Дмитриева было, по-видимому, связано с безысходной ситуацией, в которую попала его жена.
Еще с конца 1920-х годов Елизавета Долуханова и ее сестра Селли пользовались большим успехом в ленинградской литературной среде, были обаятельными хозяйками салона. В Елизавету Исаевну был влюблен Тынянов, квартиру сестер посещали Маяковский, Олейников…»
Как это всегда случалось в те времена, после неоднократных предложений и уговоров стать осведомительницей НКВД и ее неизменных отказов Елизавету Долуханову арестовали и расстреляли.