Дни Турбиных

Булгаков Михаил Афанасьевич

Л а р и о с и к. Многоуважаемая Елена Васильевна! Не могу выразить, до чего мне у вас хорошо...

Е л е н а. Очень приятно.

Л а р и о с и к. Многоуважаемый Алексей Васильевич... Не могу выразить, до чего мне у вас хорошо!..

А л е к с е й. Очень приятно.

Л а р и о с и к. Господа, кремовые шторы... за ними отдыхаешь душой... забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя...

М ы ш л а е в с к и й. Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете?

Л а р и о с и к. Я? Да... пишу.

М ы ш л а е в с к и й. Так. Извините, что я вас перебил. Продолжайте.

Л а р и о с и к. Пожалуйста... Кремовые шторы... Они отделяют нас от всего мира...

Впрочем, я человек не военный... Эх!.. Налейте мне еще рюмочку.

М ы ш л а е в с к и й. Браво, Ларион! Ишь, хитрец, а говорил – не пьет. Симпатичный ты парень, Ларион, но речи произносишь, как глубокоуважаемый сапог.

Л а р и о с и к. Нет, не скажите, Виктор Викторович, я говорил речи и не однажды... в обществе сослуживцев моего покойного папы... в Житомире... Ну, там податные инспектора... Они меня тоже... ох как ругали!

М ы ш л а е в с к и й. Податные инспектора – известные звери.

Ш е р в и н с к и й. Пейте, Лена, пейте, дорогая!

Е л е н а. Напоить меня хотите? У, какой противный!

Н и к о л к а (у рояля, поет).

Скажи мне, кудесник, любимец богов,Что сбудется в жизни со мною?И скоро ль на радость соседей-враговМогильной засыплюсь землею?

Л а р и о с и к (поет).

Так громче, музыка, играй победу.

В с е (поют).

Мы победили, и враг бежит.Так за...

Л а р и о с и к. Царя...

А л е к с е й. Что вы, что вы!

В с е (поют фразу без слов).

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!».

Н и к о л к а (поет).

Из темного леса навстречу ему...

Все поют.

Л а р и о с и к. Эх! До чего у вас весело, Елена Васильевна, дорогая! Огни!.. Ура!

Ш е р в и н с к и й. Господа! Здоровье его светлости гетмана всея Украины. Ура!

Пауза.

С т у д з и н с к и й. Виноват. Завтра драться я пойду, но тост этот пить не стану и другим офицерам не советую.

Ш е р в и н с к и й. Господин капитан!

Л а р и о с и к. Совершенно неожиданное происшествие.

М ы ш л а е в с к и й (пьян). Из-за него, дьявола, я себе ноги отморозил. (Пьет.)

С т у д з и н с к и й. Господин полковник, вы тост одобряете?

А л е к с е й. Нет, не одобряю!

Ш е р в и н с к и й. Господин полковник, позвольте, я скажу!

С т у д з и н с к и й. Нет, уж позвольте, я скажу!

Л а р и о с и к. Нет, уж позвольте, я скажу! Здоровье Елены Васильевны, а равно ее глубокоуважаемого супруга, отбывшего в Берлин!

М ы ш л а е в с к и й. Во! Угадал, Ларион! Лучше – трудно.

Н и к о л к а (поет).

Скажи

мне всю правду, не бойся меня...

Л а р и о с и к. Простите, Елена Васильевна, я человек не военный.

Е л е н а. Ничего, ничего, Ларион. Вы душевный человек, хороший. Идите ко мне сюда.

Л а р и о с и к. Елена Васильевна! Ах, Боже мой, красное вино!..

Н и к о л к а. Солью, солью посыплем... ничего.

С т у д з и н с к и й. Этот ваш гетман!..

А л е к с е й. Одну минуту, господа!.. Что же, в самом деле? В насмешку мы ему дались, что ли? Если бы ваш гетман, вместо того чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духу не пахло в Малороссии. Но этого мало: мы бы большевиков в Москве прихлопнули как мух. И самый момент! Там, говорят, кошек жрут. Он бы, мерзавец, Россию спас!

Ш е р в и н с к и й. Немцы бы не позволили формировать армию, они ее боятся.

А л е к с е й. Неправда-с. Немцам нужно было объяснить, что мы им не опасны. Конечно! Войну мы проиграли! У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем вообще все на свете: у нас большевики. Немцам нужно было сказать: «Вам что? Нужен хлеб, сахар? Нате, берите, лопайте, подавитесь, но только помогите нам, чтобы наши мужички не заболели московской болезнью». А теперь поздно, теперь наше офицерство превратилось в завсегдатаев кафе. Кафейная армия! Пойди его забери. Так он тебе и пойдет воевать. У него, у мерзавца, валюта в кармане. Он в кофейне сидит на Крещатике, а вместе с ним вся эта гвардейская штабная орава. Нуте-с, великолепно! Дали полковнику Турбину дивизион: лети, спеши, формируй, ступай, Петлюра идет!.. Отлично-с! А вот глянул я вчера на них, и, даю вам слово чести, в первый раз дрогнуло мое сердце.

М ы ш л а е в с к и й. Алеша, командирчик ты мой! Артиллерийское у тебя сердце! Пью здоровье!

А л е к с е й. Дрогнуло, потому что на сто юнкеров – сто двадцать студентов, и держат они винтовку, как лопату. И вот вчера на плацу... Снег идет, туман вдали... Померещился мне, знаете ли, гроб...

Е л е н а. Алеша, зачем ты говоришь такие мрачные вещи? Не смей!

Н и к о л к а. Не извольте расстраиваться, господин командир, мы не выдадим.

А л е к с е й. Вот, господа, сижу я сейчас среди вас, и все у меня одна неотвязная мысль. Ах! Если бы мы все это могли предвидеть раньше! Вы знаете, что такое этот ваш Петлюра? Это миф, это черный туман. Его и вовсе нет. Вы гляньте в окно, посмотрите, что там. Там метель, какие-то тени... В России, господа, две силы: большевики и мы. Мы еще встретимся. Вижу я более грозные времена. Вижу я... Ну, ладно! Мы не удержим Петлюру. Но ведь он ненадолго придет. А вот за ним придут большевики. Вот из-за этого я и иду! На рожон, но пойду! Потому что, когда мы встретимся с ними, дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или, вернее, они нас. Пью за встречу, господа!

Л а р и о с и к (за роялем, поет).

Жажда встречи,Клятвы, речи —Все на светеТрын-трава...

Н и к о л к а. Здорово, Ларион! (Поет.)

Жажда встречи,Клятвы, речи...

Все сумбурно поют. Лариосик внезапно зарыдал.

Е л е н а. Лариосик, что с вами?