Дни
Шрифт:
В последнее время на семью Уинслоу напасти так и сыплются. Мистер Уинслоу потерял работу в сборочном цеху на заводе, производящем стиральные машины, заявление его дочери о приеме на работу в отдел «Одежды для отдыха» в «Днях» было отвергнуто, а жене мистера Уинслоу пришлось отказаться от полной ставки в местном супермаркете и уйти на полставки, чтобы иметь возможность ухаживать за больной престарелой матерью. Но Линде стоит только бегло взглянуть на своюполовину дома с его опрятным садиком и ослепительной побелкой, вспомнив при этом, как мало денег они с Гордоном позволяли себе тратить в последние годы, чтобы убедиться в правоте собственного суждения: бедность – еще не извинение для неряшливости. Ей жаль Уинслоу, но сейчас такие тяжкие времена, что единственный способ выжить – беспощадность и к себе, и к другим.
В общем, Линда чувствует, что имеет полное право гордиться собой и сожалеть о ближайших соседях, которые позволили себе плыть по течению. Если бы только они оказались чуточку упорнее, если бы они не дали неудачам так легко сломить их, то, быть может, и им удалось бы стать владельцами карточки «Дней» – хотя, подозревает она, все-таки не «серебряной».
Гордон уже устроился на заднем сиденье такси, стоящего в ожидании, и барабанит пальцами по колену. Линда нарочно не спеша запирает за собой дверь калитки, потом степенно шагает по мостовой к машине и садится рядом с мужем. Дело не только в том, что она не желает торопится: ей хочется, чтобы ее сейчас увидело как можно больше соседей. Она точно знает, что Белла (в трех домах отсюда) украдкой выглядывает в окошко кухни. Хотя Линде и не видно, как Белла расширяет щелку в оконных ставнях, – у нее чутье на подобные вещи. Между тем, если отсчитать еще пять дверей на той стороне улицы, то там из-за прозрачных занавесок в гостиной за ней наблюдает Марджи. Линда мельком углядела ее силуэт за кружевными складками штор. Она уверена, что остальные соседки тоже не сводят с нее глаз. Вся улица должна знать, куда они с Гордоном отправляются сегодня.
В салоне такси невыносимо пахнет освежителем воздуха – чтобы избавиться от едкого ванильного запаха, Линда первым делом, захлопнув дверцу, настежь раскрывает окно. Водитель – сухопарый мужчина с длинными волосами, глубоко посаженными глазами и неухоженными усами – бросает беглый взгляд на отражение Линды в зеркале заднего вида, едва заметно кивает, будто придя относительно нее к каким-то выводам (хотя такой жест мог означать просто приветствие) и берется за руль.
Такси начинает медленно отъезжать. Линда приближает лицо к открытому окну, чтобы вдохнуть не подвергшегося «освежению» воздуха, а также затем, чтобы ее лучше могли видеть. Она сейчас так взволнована, что не в силах собраться с мыслями. «Дни»! Они едут в «Дни»! За тридцать один год своей жизни Линда не может припомнить случая, когда бы она еще так ликовала. Даже в день свадьбы, хотя она была действительно счастлива, осаждавшие ее сомнения и тревога помешали сполна насладиться радостью момента. Сегодня же, в отличие от того дня, ее переполняет блаженная уверенность, что вот оно, то самое, чего она действительно хочет.
Разумеется, она этого хочет! Линда была еще совсем маленькой, когда начала мечтать о «Днях». Мать смеялась над ней, когда она уверяла – с абсолютной, несокрушимой убежденностью, – что однажды обязательно переступит порог первого и (бесспорно) крупнейшего гигамаркета в мире, держа в руке карточку с собственным именем. «Если только ты не выиграешь в лотерею или не выйдешь за миллионера, – со смехом отвечала мать, – тебесветит войти в «Дни» разве что в униформе продавщицы!» Но такова уж была ее мать. Отец Линды – равнодушная и бесчувственная скотина – постоянно третировал жену, обрушиваясь на нее с ядовитыми нападками и придирками, а та мирилась с таким обращением, потому что просто боялась думать о том, что жизнь могла бы предложить ей лучшую долю: ведь это означало бы, что она сама предпочла худшую. Линда росла в уверенности, что ни за что на свете не повторит судьбы матери, и – хвала Создателю! – не повторила. Сегодняшний день – тому доказательство.
Когда такси подъезжает к концу улицы, Линда видит, как из табачной лавки на углу выходит Пэт. В руках у Пэт – лотерейный билет от «Дней», она в очередной раз энергично вписывает свое «счастливое» число. Линда окликает, Пэт, та замечает ее и машет рукой. На лице у Пэт неуверенная улыбка. Кажется, ей требуется какое-то время, чтобы понять, куда это Линда с Гордоном могут ехать на такси в четверг утром, – это при том, что всю прошлую неделю Линда только и говорила, что о предстоящей поездке в «Дни». Линда машет в ответ, повернув ладонь тыльной стороной к Пэт и томно поведя ею от запястья – с юмористически-царственной, на ее взгляд, небрежностью. Пэт, видимо, юмора не понимает: улыбка сходит с ее лица, сменяясь хмурой гримасой. Придется Линде потом объяснять ей, что за ее жестом скрывалась самоирония. Ей не хочется, чтобы у Пэт создалось неверное впечатление, чтобы она всем растрезвонила о том, как стала задаваться Линда Триветт, стоило ей подучить» серебро».
Таксист поворачивает вправо, старательно объезжая мешок с мусором, выкатившийся с тротуара на проезжую часть и вываливший свое содержимое, будто внутренности мертвеца, и ведет машину к центру города. Счетчик, водруженный на щиток, деловито тикает, отщелкивая тариф. Гордон начинает нервничать. Он снимает очки, протирает линзы носовым платком и снова надевает. Теребит нижнюю губу. Чертит абстрактные узоры пальцем на штанине. Поигрывает карточкой, то вынимая ее из бархатного футляра, то заталкивая обратно. Линда же тем временем наблюдает за жизнью города, проплывающего за окном. Вот еще не открывшиеся магазины. Пабы, где, несмотря на ранний час, ведется бойкая торговля. Кафе, где маются неприкаянные души, которым хотелось бы растянуть одну чашку чая на целое утро. Нищие, стоящие у светофора, в руках у них таблички с надписями вроде «Бездомный – поработаю за еду» и «Мать шестерых детей, без пособия». Детишки школьного возраста кучкуются возле лавочек в убогих парках, чтобы вместе покурить и выпить. Мужчина, которому явно место в лечебнице, громко разговаривает сам с собой, важно ступая по сточной канаве. Люди, в отличие от Линды, отказавшиеся от всякой надежды, утратившие энергию и решимость – динамизм, вот подходящее слово, – утратившие динамизм,который помог бы им добиться лучшей участи. Один только вид этих людей и раздражает, и огорчает ее.
От мечтательности Линду пробуждает голос шофера.
– Так, значит, в «Дни» едете, да, миссис? – заговаривает он, ловя ее отражение в зеркале. Убедившись, что привлек ее внимание, он оборачивается и смотрит ей прямо в глаза. – Ничего не говорите. Я сам все угадываю, просто глядя на человека. – Он снова отворачивается, чтобы следить за дорогой. – «Серебро», верно?
У Линды имеется подозрение, что он заметил карточку в руках у Гордона, но она медлит с ответом, давая ему возможность посомневаться.
– Совершенно верно. Хорошо угадываете.
– Я всегда правильно угадываю. Глаз наметанный. Готов поспорить, вы туда в первый раз отправляетесь.
– Как вы это поняли?
Таксист на миг оборачивается, ухмыляясь.
– Значит, и это угадал? – Он трясет головой. – Да, в отличной я сегодня форме.
– Наверное, у нас на лицах написано нетерпение?
– Не в этом дело, миссис. Скорее, вы оба выглядите так… невинно, что ли – такое тут слово напрашивается. У вас лица свежие. Как у солдат, которые еще не нюхали пороха.
– Какое странное сравнение…
– Но это правда. Постоянных покупателей «Дней» узнать нетрудно. Вид у них характерный – вымотанный какой-то, заезженный.
– Ну, уж мы-то такими не станем. Правда, Гордон?
Гордон мычит что-то утвердительное.
– Ну, это вы сейчас так говорите, – продолжает таксист, – а бывало, с людьми разные неприятные вещи случались в «Днях». Такие неприятности, которые отбивали у них всякую охоту делать там покупки.
– До меня тоже доходили такие слухи.
– Нет, это не…
Таксист умолкает, потому что впереди, метрах в тридцати от их машины, с места парковки трогается пыльный фургон. Плюясь от ярости, таксист газует, пока передний бампер не оказывается меньше чем в метре от задних фар фургона, а затем несколько раз с руганью лупит по клаксону.
Линда замечает, что на густом слое пыли, покрывающем задние двери фургона, кто-то нарисовал логотип «Дней», перечеркнул его большим крестом, а внизу заглавными буквами толщиной в палец написал: