Дни
Шрифт:
Эдгар сглатывает и отвечает:
– Готов.
– Тогда – благослови тебя Господь! – Она гладит его по голове. – Я твердо верю, ты осилишь это дело.
– Я вас не подведу, мисс Дэллоуэй.
– Ну? Чего же ты ждешь?
– Так мне сейчас отправиться?
– Не жди приказа – сам ступай, не медли!
29
Семь золотых городов Сиболы: совокупность семи городов, поселение индейцев Зуньи, ныне Зуньи в Нью-Мексико. В 1540 году Франсиско Васкес де Коронадо, вдохновленный баснословными сообщениями францисканского
12.45
– Фрэнк, – мистер Блум, улыбаясь, указывает на стул по другую сторону столика. – Я позволил себе небольшую вольность и заказал нам вина.
– Я не пью во время рабочего дня, – отвечает Фрэнк, садясь на свой стул.
– Ну давай же, побалуй кота рыбкой. – Мистер Блум делает попытку налить Фрэнку в бокал «Кьянти» из бутыли в оплетке. – Вино очень даже недурное. Не такое грубое, как некоторые из итальянских вин.
Фрэнк решительно прикрывает бокал ладонью.
– Нет. Прошу тебя, не надо.
– Ну, дело твое.
Ресторан на кольце Зеленого этажа, где они сидят, представляет собой фальшивую итальянскую тратторию: столы и стулья из сварной стали, выкрашенные в белый цвет, расположены в деревянной беседке, густо увитой виноградными лозами. Мистеру Блуму, в силу его должности, предоставили столик прямо у парапета. Внизу, метрах в двадцати от них, находится Зверинец; одна половина его лиственного шатра освещена широким лучом солнечного света, падающим почти вертикально сквозь прозрачную часть купола, а все остальное скрыто дымчатой тенью. Свет в атриуме такой яркий, что некоторые обедающие даже надели солнцезащитные очки.
Атриум наполнен гулом, долетающим со всех шести этажей, где кипит оживленная деятельность. В обеденное время посетители стягиваются к кольцам. Многие из них вообще только для того и пришли в «Дни», чтобы встретиться за обедом, – ведь магазин предлагает уникальную возможность оказаться в блестящем светском обществе. Вот и мистер Блум, подлив себе еще вина, для начала обращает внимание Фрэнка на знаме!итостей за соседними столиками. Прославленная модель сидит в одиночестве и демонстративно не дотрагивается до своего салата «цезарь»; двое уважаемых актеров с видом заговорщиков обсуждают какой-то замысел; «анфан террибль» из мира модных дизайнеров обедает в обществе кинорежиссера и главы огромной рекламной компании (тут явно пахнет крупной сделкой – едкий запах чувствуется даже на расстоянии). Фрэнк послушно косится на всех этих известных персон, которых показывает ему мистер Блум, но лишь смутно узнает их в лицо, да и, честно говоря, ему совершенно безразлично, кто они такие. Для него они – просто покупатели.
– Ну, – говорит мистер Блум, энергично раскрывая меню. Словно компенсируя свою многолетнюю скрытность, в «постпризрачной» жизни он был склонен к броским и размашистым жестам. – Поглядим, что тут у нас сегодня.
Фрэнк тоже берет меню и пробегает взглядом написанный от руки перечень имеющихся блюд, но мысли его сейчас далеки от еды.
– Закажи за нас обоих, – говорит он, отложив меню в сторону, после чего облокачивается о столик, опершись подбородком о ладонь, и, барабаня пальцами по нижней губе, устремляет взгляд на парапет по другую сторону атриума.
Мистер Блум привлекает внимание официанта (Фрэнку обычно это удается с трудом) и подзывает его. Он заказывает суп минестроне, а на второе – феттуччини-путтанеска.
– Ты против перцев ничего не имеешь? – спрашивает он Фрэнка.
Фрэнк мотает головой.
Официант уходит.
За столиком воцаряется тишина.
– Ну что ж, – нарушает молчание мистер Блум, – я вижу, ты не торопишься начать разговор, тогда давай начну я. Судя по нашим прежним, прерванным беседам, пожалуй, нетрудно угадать, о чем ты собирался со мной поговорить.
Фрэнк по-прежнему буравит взглядом другую часть атриума. Мистер Блум делает паузу, потом продолжает:
– Я уверен, Фрэнк, тебе нелегко было прийти к такому решению. Я также уверен, что ты тверд в своем решении и, что бы я ни говорил, не изменишь его. Поэтому тебе, наверное, станет легче, когда ты услышишь, что я и не собираюсь тебя переубеждать. Скажу лишь, что «Дням» тебя будет недоставать. Это никакой не эмоциальный шантаж, нет-нет, – это чистая правда. Ты – превосходный магазинный детектив. Будет жаль, если ты уйдешь.
Фрэнк снова никак не реагирует, но мистеру Блуму известны повадки Призраков. Он знает, что не зря тратит слова.
– Что же так угнетает тебя – ношение оружия?
Покачивание головой – такое неуловимое, что только другой Призрак способен его заметить.
– А-а… Обычно причина в этом. Со временем оружие начинает тяготить Призраков. Так и со мной было. Сама мысль, что ты можешь причинить боль и страдание другим людям, и нечто худшее, чем боль и страдание. Все это можно как-то оправдать. Воры знают, на какой риск идут, а если нет, тогда они вполне заслуживают того, что с ними происходит. Но вот иногда… – Мистер Блум теребит мизинцем волосы надо лбом. – Фрэнк, когда я тебе раньше говорил, что стал терять сноровку, я не объяснил, почему это произошло. Неуверен, что причина в этом, но… Понимаешь, тогда это казалосьмне причиной. Помнишь, как я застрелил ребенка?
– Извини, не помню.
– Ну, ты и не обязан помнить. Такими вещами ведь не принято хвастаться – верно? Ему было лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Гибкий, как ящерица. Он украл комикс, а я схватил его, но он оказался скользким чертенком и вывернулся, оставив у меня в руках свое мешковатое пальто. Охранник еще не успел прийти, и я понял, что парнишку мне не догнать, поэтому, разумеется, вынул пистолет. Я предупредил его криком. Он не отреагировал. Я выстрелил. Я хотел только слегка его задеть, но он был такой тощий, кожа да кости… Он был всего лишь ребенком, а я все равно его застрелил, застрелил без колебаний, потому что этому меня учили. Пулей ему оторвало половину грудной клетки. Мне до сих пор это в кошмарах снится. Я убил за свою жизнь пятерых воров, ранил еще полдюжины, и всякий раз я говорил себе, что просто выполняю свой долг. Просто выполняю долг. Но когда я вспоминаю лицо того мальчишки и жуткий предсмертный хрип, которым он зашелся, рухнув в лужу собственной крови на ковер, прямо к моим ногам… Вот тогда фраза про долг уже не кажется мне достаточным оправданием. Разве я не прав?
Мистер Блум вдруг как будто постарел: болезненное воспоминание бросило мрачную, могильную тень на его осунувшееся лицо. Он извлек из памяти эту историю, он покаялся вслух, что стоило ему больших усилий, как бы предлагая обмен: Я с тобой поделился этим, а теперь и ты давай начистоту, – но Фрэнк не искушен в тонких нюансах человеческого общения и потому не знает, как тут уместно реагировать.
– Я никогда никого не убивал, – говорит он, не поворачивая головы.