До ее смерти осталось сто дней
Шрифт:
Гермиона глубоко вздохнула, зажмурилась, немного приподняла ногу, чтобы оттолкнуться от камней аллеи и наконец-то взмыть в небо. Но неожиданно почувствовала, как ее талию обхватывают сильные руки, одна ладонь ложится на живот, и обладатель этих рук немного сдвигает ее вперед, усаживаясь позади.
– Малфой! Что ты творишь?
– Гермиона испуганно взвизгнула, пытаясь вырваться из объятий. Было до ужаса неловко прижиматься спиной к чужой груди, находиться в кольце рук, ощущать, как жаром обжигают кожу пальцы Драко даже сквозь плотную ткань свитера.
– Грейнджер, я не могу
– Лучше всего, если бы ты просто придумал какое-то более спокойное занятие, - пробубнила Гермиона, вознося благодарности Мерлину, что Драко сейчас не видел ее покрасневшего от смущения лица. Еще бы, вжиматься ягодицами ему в пах и не смущаться было просто нереально.
– Хм… Грейнджер, если бы это была не ты, то я бы подумал, что ты делаешь мне крайне прозрачный намек, - Драко склонился просто к уху девушки, щекоча чувствительную кожу горячим дыханием. Гермионе показалось, что она сейчас просто лишится чувств из-за такого тесного контакта и ноющего чувства, концентрирующегося в животе, просто под рукой Малфоя, и растекающегося по каждой артерии. И только спустя несколько мгновений до нее дошел смысл произнесенных слов. Она возмущенно открыла рот, резко повернула голову вбок и… замерла, едва не касаясь губ Драко своими.
Неловкое положение Драко прервал первым. В конце концов, они находились перед парадной дверью его собственного дома. И если совместные полеты отец еще поймет и даже, наверное, одобрит, то поцелуи с грязнокровкой - вряд ли. Малфой старался не думать, что, по сути, гнев Люциуса - единственное, что остановило его от безумного желания прижать Грейнджер еще ближе к себе, запустить руку в разметавшееся безобразие каштановых прядей и целовать ее до крови, до боли или нежно и медленно. Просто целовать, пока воздух в легких не закончится, а перед глазами не станет темно.
– Держись крепче, Грейнджер!
– резко произнес Драко и, не дав времени Гермионе опомниться, взлетел в небо.
На голубом небе полыхало алыми красками заката. Как кровь на прозрачной воде. Гермиона не понимала уже куда летит: вверх или вниз. Казалось мгновение - и они просто влетят в облака, разобьются о белое полотно, осыпятся пеплом на землю. Дыхание перехватывало, но привычной паники не было. Она знала, что Малфой никогда не даст ей упасть. Правда в их случае “никогда” продлится еще всего лишь девяносто дней.
***
Когда они наконец-то спустились на землю, Гермиона ощущала слабость во всем теле, колени казались ватными, и ноги не держали, но в глубине души зрела еще и слабая искорка эйфории. Она сделала первый шаг на пути преодоления своего такого постыдного страха, и ей даже понравилось. В те мгновения, когда пальцы Малфоя уверенно сжимали ее руки, она ощущала себя до странного правильно. Да, она была ведомой, но, как когда-то говорила ей мама, “счастлива та женщина, которой есть на кого опереться”. Гермиона привыкла всегда принимать решение, отвечать за последствия, заботиться
– Жива?
– Малфой наконец-то прервал ее размышления, легонько подхватив под локоть, когда Гермиона начала слезать с метлы.
– Да. Спасибо.
– Хм. За что?
– с любопытством поинтересовался Малфой. Странная все-таки эта Грейнджер: недавно злилась, теперь благодарит.
– Что полетел вместе со мной. У меня самой не вышло бы, - зачем-то честно ответила Гермиона, отводя взгляд. Резко накатила тоска - необъяснимая и от этого еще более горькая. Хотелось плакать, поэтому Гермиона закусила губу, чтобы удержать непрошенные слезы.
– Почему с Уизли не летаешь? Он ведь так кичится своими великоле-е-епными талантами, - Драко издевательски закатил глаза. Сам не понимал, почему задал такой “колючий” вопрос. Ведь он видел, что Гермиона внезапно совершенно переменилась, грустной стала. Ее можно было понять, вряд ли ей жилось легко в Малфой-Мэноре, но утешать ее сейчас или же когда-либо Малфой не собирался. Одно дело заботиться о ее физическом здоровье, и совсем другое - опекать еще и душевное состояние.
– Не твое дело, - огрызнулась Гермиона и быстро зашагала к крыльцу. На самом деле ей было стыдно ответить на вопрос Малфоя. Что ей было сказать? “Рон считает меня трусихой и только потешается над этой слабостью”?! Нет уж, они ведь с Драко Малфоем не друзья, чтобы она делилась с ним мелкими обидами и недоразумениями, порой возникающими в “Золотом Трио”.
***
Гермиона уже который час ворочалась из стороны в сторону. Сначала она посчитала, что не может заснуть, потому что легла слишком рано - как только вернулась в дом. Но время шло, а сон не приходил. В конце концов, Грейнджер решила, что это все Малфой с его полетами виноват: растревожил такими сильными впечатлениями нервную систему на ночь, вот теперь тело и не может успокоиться.
Зато мыслительный процесс шел бурно: Гермиона вспоминала все события прошедших дней, пыталась анализировать невесть откуда взявшееся чувство, испытываемое ею в присутствии Малфоя. Становилось жарко, щеки пылали от подобных мыслей и бесконтрольных желаний. Но потом все смывало волной ответственности и долга, кровь в жилах леденела от осознания, что она находится в доме одного из самых жестоких Пожирателей и ей необходимо узнать хоть что-то, чтобы рассеять или, наоборот, подтвердить подозрения Гарри, зародившиеся у него в самом начале года, когда он подслушал разговор в купе слизеринцев.
Поглощенная составлением стратегий и тактик, Гермиона не сразу услышала тихий стук в дверь. Но звук повторился, и Грейнджер испуганно дернулась. Была уже глубокая ночь. Кто мог потревожить ее в такое время, а главное зачем? Но, посчитала Гермиона, если бы ей хотели причинить вред, то вряд ли бы создавали шум, а значит это мог быть только…
– Малфой?
– голос в тихой комнате казался оглушительно громким, поэтому Гермиона поежилась, обхватив себя руками.
– Да. Так и знал, что ты не спишь. Нервный срыв?
– послышалось из-за двери.