До конечной
Шрифт:
— Вы это о чём?
— Да так, ни о чём. Есть возможность добавить меня в свой список дел на выходные?
— Даже не надейтесь. Давно не ходили по девушкам?
— Яна, а что по вашему должен сказать интересный мужчина симпатичной молодой девушке во время знакомства, чтобы не получить отказа?
— Зачем Вам мой совет? Судя по виду, Вас
Господи, мне кажется, я сейчас сойду с ума…
Тот трагический вечер полностью пронёсся перед глазами.
…Наше первое знакомство, жаркая пощёчина и неистовый поцелуй… Её аккуратная окровавленная ступня. Глаза, полные отчаяния и боли… Её дрожь, когда нечаянно касался кожи. И тот же запах спелого персика с цветочными нотками, который напрочь сносил башню, накачивая голову хмелем…
Это была она. Моя маленькая, напуганная до чертиков, Мышка…
— Платье… — стону, выныривая из какого-то всепоглощающего тумана.
— Что? — Герман пытается понять мой посыл.
— Платье Яны, — повторяю, сглатывая болезненный ком. Во рту неприятно сушит. — Это напоминалка о прошлом. Она пыталась мне напомнить нашу первую встречу.
Открываю глаза и, не смотря на то, что передо мной нависает фигура безопасника, заслоняя собой от посторонних, чётко вижу остальные события.
…Скорая, её слёзы, похороны Виктории, взрыв преследовавшей нас тачки на железнодорожных путях, горячий секс в душевой, воспоминания о котором даже сейчас заставляют кожу реагировать, полыхать огнём...
Всё. Дальше снова тупик.
— Выпейте воды, — пластиковый стаканчик втискивается в мою дрожащую ладонь.
Пью, опрокидывая всю жидкость в себя.
Перевожу дыхание, улавливая голос Зиминой где-то рядом.
— На сегодня интервью закончено. Прошу покинуть палату Стеллы Маратовны. Давайте, ей нужен отдых. Потерпят фанаты. Ничего с ними не станется!
— Данила, — подзываю второго охранника и взглядом даю понять, чтобы оградил меня от фотокамер. Этим слово скажи, и они его исковеркают во благо шоу-бизнеса, как посчитают нужным.
Герман заходит первым, я за ним.
— О, Боже, сам Захаров пожаловал! — обернувшись в нашу сторону, журналистка привлекает внимание остальных. Подбегает, чтобы вытащить из меня дополнительную информацию, но сразу же натыкается на грудь Терентьева. — Расскажите, как произошла авария? — выглядывает из-за его плеча, протягивая в мою сторону микрофон. — Вы же первоклассный гонщик! Как такое могло случится?
— Без комментариев, — отвечаю, врезаясь взглядом в Борисовского, который с не меньшим презрением рассматривает меня. Безмолвный обмен происходит недолго. Палату Стеллы он покидает первым, оставив на тумбочке для неё цветы.
— Вышли все! —
— Евгений, вы вели машину в нетрезвом состоянии? — пиарщица Стеллы продолжает жужжать, как назойливая муха. Так и хочется прихлопнуть репортёршу, чтобы заткнулась. На таких наглых, как она, в последнее время у меня острая аллергия. — Что стало причиной аварии? Потеря беременности супруги сплотит ваш союз? Как насчёт вашей недавней размолвки?
Включив полный игнор, забираю из рук охранника пакеты с продуктами и лекарствами для жены.
— Герман, Данила, уберите их поскорее и проследите, чтобы эти люди покинули территорию больницы. Немедленно.
— Почему вы не оправдываете себя? Вы считаете себя виновным?
— Пошли вон! Все! — охране приходится в буквальном смысле вытолкать наглую троицу за дверь.
Когда стихает в палате шум, перевожу взгляд на молчаливую супругу.
Внутри всё бурлит. В каждой клетке накапливается недовольство и негатив, буквально разрушая меня. Какого черта творит? Не успела очнуться после комы, как начала жалеть себя на публику? Господи… Кажется, здесь ничего не меняется. Всё по-прежнему дерьмово.
— Привет, — спокойно произношу, подходя к изголовью кровати. Ставлю бумажные пакеты на тумбочку. — Я тебе принёс витамины. Ты же любишь свежие фрукты… — не знаю, с чего начать этот сложный разговор. Впервые так сильно растерян.
Пытаюсь вдохнуть поглубже, но воздух внутри встаёт колом. Больно добирать нужную порцию кислорода. Стелле тоже нечего мне сказать. Она зажмуривает плотно веки, позволяя скатиться слезам.
— Стелла… — ещё раз зову её.
В ответ раздаётся тихий всхлип. Ещё один. Затем ещё. Пока не перерастает в негромкий отчаянный плач.
Не люблю женские слёзы. Учитывая в данный момент их природу — слишком давят на грудь. От этого сердце начинает колотиться, как заведённое, пробивая сквозную дыру.
Виноват. Тысячу раз виноват перед ней. Не отрицаю. Бывают такие моменты, что волосы охота рвать на голове, когда думаю о случившемся. О том, что испортил ей жизнь.
Но не могу я ничего изменить!
Не могу!
Мы давно с ней попали в этот гребаный круговорот недосказанности и вранья из которого остался только один выход — разойтись.
Но как? Как ей сказать об этом? Если только окончательно добить…
— Он погиб… — она шепчет приглушённо, едва шевеля губами. — Наш малыш погиб… Юдж, я его потеряла. У нас больше нет ребёнка. Нет… — сиплый шелест её голоса вынуждает задохнуться. Эти слова оставляют на душе царапины, которые ещё долго будут ныть.
Подняв лицо к потолку, закрываю глаза. Из-за непрошеной реакции на горькую правду приходится зажать пальцами переносицу и какое-то время тупо помолчать. Молчать, черт бы меня побрал!