До осенних дождей
Шрифт:
– Ну так что?
– немного смутился Андрей.
– И так все уж знают.
Помолчали легко, без тягости. Дашутка водила пальцем по краю стола, вздохнула:
– Андрюш, я зачем пришла-то, от Семена ничего нет? Не писал он тебе? Или ты, может, по службе что знаешь?
Андрей подумал секунду и протянул ей письмо Семена. Дашутка читала, всхлипывая.
– Жалко мне его. Ой, как жалко, дурака! Ты, Андрей, очень плохо о нем не думай. Он ведь просто глупый еще, взрослеет медленно.
– Смотря в чем, - вырвалось
Дашутка не обиделась, улыбнулась так спокойно, с таким мудрым превосходством взрослой женщины, почти матери, что Андрею стало стыдно.
– ...Ты мне вот что скажи, как ему писать, куда?
– Дашутка встала, положила письмо на стол.
– А раньше его не выпустят? В конторе говорят; если хорошо ведут себя, так их раньше выпускают, верно?
– Случается: условно-досрочно. Но сейчас рано об этом говорить.
– Ну, узнай при случае, ладно? Ведь даже прокурор на суде просил, чтобы ему дали... как это?
– ниже нижнего, что ли, предела? И адвокат говорил, что это не убийство, а преступная неосторожность.
– Эх, Дашутка, доброе сердце у тебя. Хорошо Семену за тобой будет жить, надежно.
– Ничего, Андрей, и ты такую встретишь.
Андрей обещал ей навести справки, сказал, чтобы зашла на той неделе, и проводил до крыльца.
Евменовна, дремавшая на скамейке как курица на жердочке, встрепенулась, потрясла головой, прогоняя сон, посмотрела Дашутке вслед.
– Ну, пойдемте, гражданка Чашкина. Посмотрим, что за шпиона вы приютили.
Еще далеко от двора Чашкиных Андрей услышал глухой равномерный стук: похоже, кто-то, отчаявшись, безнадежно дубасил в дверь. Он взглянул на Евменовну. Та поспешно закивала головой:
– Он, он. Ты не бойся, не вырвется - я его на ключ закрыла и лавкой приперла. А в горнице у нас на окнах еще со старого времени решетки остались. Не уйдет!
Они вошли в сени. В открытую дверь Андрей увидел, что глухой дед Пидя сидит за столом перед сахарницей с леденцами, пьет молоко и косится в окошко: гремит давно что-то, а дождя все нет. Дед - в новой, острыми складками слежавшейся рубашке (принарядился по случаю жильца) и в широких портках на подтяжках из разноцветных бабкиных поясков - был похож на испуганного малыша, которого в первый раз оставили одного.
Евменовна отодвинула скамью, повернула ключ и с криком: "Спасайся, Андрюша, сейчас как выскочит!" - отлетела в сторону.
И точно - дверь распахнулась, грохнулись на пол пустые ведра и разбежались по углам.
– Извини, шериф, я сейчас!
– Приезжий, оттолкнув Андрея, выскочил во двор. Хлопнула дверца уборной.
– Теперь там запрется, - прошептала Евменовна, крестясь.
– Обратно упустили!
Вскоре он вернулся, облегченно вздыхая, улыбаясь.
– Ты, бабуся, уж если содержишь кого под стражей, так хоть парашу в угол ставь или горшок под кровать - чуть не лопнул!
Евменовна
– Участковый инспектор Ратников, - представился Андрей.
– Надолго к нам? С какой целью.
– Цель, шериф, примитивная, - ответил приезжий, протягивая документы.
– Отдохнуть после трудов праведных. Сколько пробуду - не знаю, как понравится. Если задержусь, то прописку оформлю, не беспокойся.
– Достал сигареты.
– Пойдем на крылечко, коллега, покурим. Не удивляйся, что коллегой зову: мы тоже люди не простые.
– Подмигнул.
– Лишних вопросов не задавай - крепче спать будешь.
"Шутит или за дурака меня считает?" - подумал Андрей, выходя на крыльцо.
– Нравится?
– кивнул Великий на стоящую во дворе машину.
– Ничего, - сдержанно похвалил Андрей.
– Цвет только непривычный.
– Я называю его "цветом возбужденной мулатки". Неплохо?
– И снисходительно посмотрел на Андрея - способен ли сельский участковый оценить такую пикантную тонкость.
– Если нужда какая, прошу без стеснения обращаться, не откажу.
– Спасибо. У меня свой, служебный транспорт.
– Такой же модели?
– чуть заметно улыбнулся, присел на перила.
– Нет. Трехколесный. Самый проходимый по нашей местности.
– Андрей спустился с крыльца.
– Столовая у нас хорошая, рядом с клубом.
– Я у стариков буду столоваться: люблю простую здоровую пищу. Помолчал, посмотрел, как сквозь путаницу сухих ветвей трудно продирается луна.
– Тихо у вас. Уютно.
Андрей поднял руку к фуражке:
– Желаю хорошего отдыха.
Великий встал с перил, наклонил голову.
– Благодарю, шериф. Доброй ночи, - и долго смотрел ему вслед, прищурив глаз, покачивая головой, словно к чему-то примериваясь, как бы половчее взять, чтобы не ошибиться.
С утра Андрей заглянул в магазин - проверить, не отпускает ли Евдокия водку. При его появлении несколько мужиков озабоченно выбрались из очереди и, будто вспомнив неотложные дела, гуськом, послушно, по-детски подталкивая друг друга в спины, вышли на улицу. Один только Петрухин задержался; улыбаясь, поднес к козырьку кепки крепко сжатую ладонь, из которой торчали уголки смятых рублевок.
– Ты что выходной сегодня?
– строго поинтересовался Андрей.
– Радость у меня в дому, Сергеич, такая радость: у Машки зубик прорезался! Дай команду Дуське, чтоб горючего отпустила, а? Вечером-то не успею.
– У тебя, Петрухин, Машка-то, кажется, пятая по счету?
– Андрей чувствовал, что вся очередь с большим вниманием прислушивается к их разговору, ждет - чем он разрешится.
– Пятая, пятая, Сергеич, меньшенькая - такая славная получилась - уж и не знаю в кого!
В очереди засмеялись.