До осенних дождей
Шрифт:
Вовка тихонько повернулся и гаркнул соседу в ухо. Тот подскочил и бросился на него. Через минуту из кучи уже неслись вопли и торчали, дрыгаясь, одни руки да ноги, и уж не разобрать было, где чье.
– Здоров, Сергеич, - поднялся навстречу Андрею Силантьев.
– Чайку попьешь? С сайкой. У меня и конфеты есть - для огольцов держу.
Андрей не отказался - когда он еще домой попадет - и сел рядом на скамью.
– Ты ведь по делу, конечно? Или навестить?
Андрей взял стакан, отломил кусок мягкой булки.
– Считай, как тебе приятнее, -
– Да и то сказать, - согласился старик, - нынче навещать не принято. Все дела да случаи, всем некогда. Один я на все село в свободном времени нахожусь. Да еще этот, приезжий. Шибко интересный мужик. Он не из спортсменов будет?
– Да нет, по искусству...
– А... Я ведь почему так сказал - все по утрам вижу, как он бегает, тренируется. В костюме таком - красном, с лампасами, как у генерала, только белые они, а на спине не по-нашему написано. Красивый костюм. И сам он немолодой уже вроде, а здоровый такой.
Андрей как-то и сам его видел, когда рано утром - к первой дойке ходил на ферму (поговаривали, что нет-нет да потечет молочко мимо колхозных фляг). Андрею-то теперь не до зарядки - и он с завистью смотрел, как Великий - плотный, сильный, тяжелый - неумолимо летел сквозь орешник, как хорошо тренированный кулак. Хоть и пыхтел изо всей мочи, с натугой.
– Потому и здоровый, что бегает.
– Это верно. Меня вот ни за что не заставишь. А вот ребят уговорил тоже за ним табуном носятся. Он им все фокусы разные для драки показывает - я подглядел. Интересно. Бери еще сайку-то, не бойся - не объешь. Ты чего спросить-то хотел? Или забота какая?
– Спасибо за чай, дедушка, хороший он у тебя, умеешь заварить. Андрей поставил стакан, вздохнул, чтобы показать, как хорошо он напился. А забота вот какая. Ты ведь церковь сторожишь?
– Ну. Работа нетрудная - и приварок к пенсии.
– И как у тебя поставлена... охрана объекта?
– Это церкви, что ли? А что - запираюсь на все замки - их много - и снутри и снаружи, на окнах прутья в палец, стены пушкой не прошибешь - и сплю до утра, давлю мышей храпом. Или по-другому надо? Так ты скажи исполню.
– По-другому пока не надо. Делай все, как раньше делал. А когда надо будет по-другому, я скажу, ладно? И каморку, где спишь, покажи мне завтра, хорошо?
– Ишь ты... Интересно...
– А может, и нет, - ответил Андрей на свои мысли и встал.
– Ну будь здоровым, дедушка.
– Ладно, буду, - пообещал с готовностью Силантьев.
Вовка уже давно отделился от приятелей и терпеливо дожидался Андрея за калиткой.
– Дядя Андрей, задания мне еще нет?
– Нет, Вовка, пока нет. Но скоро будет. Готовься.
– Я всегда готов! А оружие мне дашь?
– Знаешь, где твое оружие?
– Где?
– Вовка расширил глаза, готовый тут же сорваться и бежать за "своим" оружием.
– Вот здесь, - Андрей пальцем стукнул его в лоб.
– Понял?
Вовка добросовестно подумал и на всякий случай сказал: "Да!"
Глава 4
В
– Зорька, Зорька, Зоренька!
– Это ласково и истошно зовет зачем-то свою козу тетка Куманькова, сильно вздорная женщина.
– Куды прешь, зараза!
– Это она уже на мужа: значит, Куманьков-старший опять где-то хватил через меру.
Часто хлопали двери, стучали калитки, по селу слышались велосипедные звонки, смех и веселые разговоры, вспыхивали девичьи песни - народ тянулся в клуб.
Забежала по дороге домой почтальонша Люба, занесла участковому повестку в суд: вызывали по делу Тимофея Елкина.
Андрей, посмотрев на часы, закрыл окно и запер ящики стола и сейф; махнул щеткой по сапогам, надел перед зеркалом фуражку и вышел на улицу.
Было довольно тепло для этой поры. Время от времени только пробегал над селом ветер, неся охапку листьев, бросал ее где-нибудь на дороге, будто враз наскучило ему такое пустое занятие, и бежал дальше, высматривая что-нибудь поинтереснее, надеясь, что где-то ему подвезет: сорвать, например, с веревки высохшее белье (что помельче) и забросить на крышу сарая. Но силенок у него на это явно бы не хватило...
У калитки Чашкиных Андрея окликнул Великий. Он выглядывал из открытой дверцы машины, помахивал лениво опущенной рукой, в которой держал метелочку из цветных перьев.
– Что не заходишь, шериф? В этом доме для хорошего человека всегда найдется стакан доброго вина, набитая трубка и веселая девушка.
Великий с первого дня знакомства держался с участковым фамильярно-дружески, покровительственно, с чуть уловимым оттенком превосходства и даже легкого презрения. И хотя Андрею иногда казалось, что это неспроста, не случайно, не только привычная манера общения с людьми, что Великий пытается таким обращением как-то влиять на него, в чем-то подавлять его волю, - он почему-то не мог осадить его, не поворачивался язык твердо обрезать такого солидного и, главное, добродушного человека. Как-то он все-таки сказал Великому: "Не зовите меня шерифом, не надо". "Обижаешься?
– искренне удивился тот.
– Хорошо, буду звать сенатором". И весь разговор. "Ладно, пусть петрушничает, - подумал тогда Андрей, - если без этого не может. Переживу".
– Ты в клуб, шериф?
– Великий выбрался из машины, с удовольствием потянулся, разминаясь.
– Все бы ничего: и здоровье есть, и судьбой не обижен, и все эубы-волосы до сих пор на месте, а вот пузечко растет, сволочь. Пойдем, посмотришь, как я устроился.
Андрей будто бы подумал, будто бы прикинул, есть ли у него время, и согласился.
Стариков дома не было - в клуб умелись пораньше, места хорошие захватить, и Великий держал себя хозяином. Впрочем, он, наверное, и при них особо не скромничал.