До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
Шрифт:
— Попрошу выложить на стол все, что имеется в карманах… Карманы вывернуть… Обувь снять…
Он обошел дворик, постучал по столу — нет ли тайника — и заглянул в колодец.
— Арбуз охлаждаете?
— Так точно, ваше благородие. Может, желаете попробовать?
Полицейский зло посмотрел на Фиолетова. Потом ковырнул и, резко повернувшись, вышел вслед за городовым.
Расходились по одному. Вацек пошел с листовкой в типографию, Монтин — на электростанцию, Фиолетов — домой, надеяеь на Балаханском шоссе найти какую-либо попутную подводу.
По-прежнему стояла жара, хотелось
У дома напротив остановился крытый пароконный фаэтон в сопровождении двух конных жандармов. Из фаэтона вышел полицейский чин и подошел к группе рабочих, стоявших у входа в лавку.
— Ого! Сам господин полицеймейстер, — сказал чайханщик. — Интересно, что ему надо…
Несколько минут полицеймейстер беседовал с рабочими, судя по всему мирно, улыбался, похлопал по плечу одного из собеседников и на прощание протянул руку в белой перчатке.
Фиолетов видел, как отъехав, он высунулся из фаэтона и что-то сказал казакам, показывая назад кивком головы. Старший разъезда козырнул, и в тот же миг казаки бросились на кучку рабочих и стали полосовать их плетками.
— Негодяй! — стиснув зубы, процедил Фиолетов, выскакивая из чайханы.
Казаков уже не было, они исчезли так же внезапно, как и появились.
— Ну что, покрестили вас царевы слуги? — спросил Фиолетов у одного из парней.
— Да уж не оставили без внимания. — Он потряс в воздухе кулаком. — У, сволочь! Сперва руку жал, а потом казаков науськал… Я ж видел.
— Что ж, будешь знать, чего стоит рукопожатие господина полицеймейстера.
Домой Фиолетов возвращался с тяжелым сердцем. Не сломят ли рабочих казачьи нагайки? Вчера ему рассказали, что один из хозяев конки предложил казакам на его же глазах избить забастовавших служащих, обещая поставить им на водку. И казаки избили… Правда, забастовка продолжается, по-прежнему стоят промыслы и заводы, но долго ли смогут продержаться рабочие? Третья неделя пошла стачке…
Возле вокзала дорогу Фиолетову преградила длинная колонна пехотинцев с опознавательным номером на солдатских погонах. Это шел в отведенные казармы только что прибывший в Баку 262-й резервный Сальянский полк. Министр внутренних дел Плеве и командующий Кавказским военным округом Голицын не обошли вниманием просьбу бакинских властей о новых контингентах войск для расправы с забастовщиками…
Пожары возникли через три педели после начала забастовки.
Была ночь. Фиолетов проснулся оттого, что через открытую дверь его ослепило вдруг вспыхнувшее багровое пламя. Он открыл глаза и увидел, что на соседнем промысле полыхает вышка. Через минуту она с треском рухнула, и ее горящие части, падая, прочертили по небу широкие огненные полосы.
— Мам, пожар!.. — Фиолетов дотронулся до плеча матери.
Теперь пламени уже не было видно, его поглотили, вобрали в себя гигантские, шевелящиеся клубы черного дыма.
— Господи, да откуда ж на нас напасть такая! За что? — заголосила мать. — Вставай, Саш… — Она стала теребить мужа. — Видишь, что делается!..
Тем временем заполыхала еще одна вышка, за ней другая, третья. Взорвался резервуар с нефтью, его конусообразная крыша, подобно гигантской птице, поднялась в воздух и спланировала на землю.
Испугалась и заплакала маленькая Анюта. Проснулись соседи, обитатели казармы, и забегали по двору.
Фиолетов побежал к горящим вышкам.
Огня по-прежнему не было видно, лишь изредка он на мгновение пробивался среди дымовых гор и тут же исчезал, поглощаемый ими.
Поселок напоминал развороченный муравейник. Со всех сторон — кто к горящим вышкам, кто от них — бежали люди. Пожилой перс, расстелив на земле коврик, клал частые поклоны, бормоча молитву. Никто толком не знал, отчего начался пожар.
— Подожгли, кажись, — услышал Фиолетов. Порывы ветра бросали ему навстречу клубы едкого дыма, першило в горле, с каждым шагом становилось труднее дышать.
Вблизи было настоящее пекло. Возле горящего фонтана копошились десятки похожих на тени людей. Они таскали на спинах мешки с песком и бросали их, стараясь попасть в пылающее жерло. Пожарные обливали людей водой из шлангов.
Поодаль, на безопасном расстоянии, стояла большая толпа. Фиолетов посмотрел, нет ли знакомых, и узнал Абдулу.
— Один плохой человек вышку поджег, — сказал Абдула. — Сам видел.
— Кто — не знаешь?
— Вроде бы он в твоих мастерских работал. Кривой такой, без глаза.
— Механик! Да зачем ему это?
— Откуда я знаю, Ванечка… Тебе лучше знать. Или Вацеку… Ха, не успел сказать про него, как он сам идег.
Вид у Вацека был взволнованный.
— А вы чего стоите сложа руки? — напустился на них Вацек.
— А что нам делать? Тушить?
— Да разве такое потушить! Поджигальщиков надо ловить.
— Немножко не понимаю, Иван Прокофьевич, — сказал Абдула. — Чьи вышки горят? Рабочих? Нет, не рабочих, а капиталистов…
— Ты и верно не понимаешь, Абдула. Разве, сжигая вышку или резервуар с нефтью, мы только и делаем, что разоряем капиталистов? Да, разоряем. Но вместе с тем лишаемся работы сами. Капиталист быстро оправится от потерь. У него есть деньги в банке, и они не горят. А что имеет рабочий? Деньги? Какое-никакое имущество и то пожар уничтожит.
— Да, ты, наверное, прав… — согласился Фиолетов. — Манташевы и тагиевы теперь совсем обозлятся. Видел, сколько войска нагнали? Вчера пехотный полк на станцию прибыл. Должно быть, подмога казакам.
— В газетах пишут, что из Петербурга приезжает фон Валь.
— Кто это?
— Генерал. Товарищ министра внутренних дел и командир отдельного корпуса жандармов.
— Ого! Видно, здорово мы насолили своей стачкой.
— Бакинская стачка как кость в горле у Николая Второго. Вот он и шлет в Баку то войско, то этого палача фон Валя… — Он помолчал. — Теперь во всех газетах затрубят: мол, рабочие бесчинствуют — поджигают вышки, уничтожают народное добро и так далее. Они варвары, враги, с ними нельзя по-хорошему договориться.