До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
— Э-эй!!!
Опомнившись, Слава бросился тушить вонючий огонь, но только разворошил вспыхнувшую кучу, искры упали на бесчувственного наркомана, его одежда задымила. Зажмурив слезящиеся глаза, Слава попытался выхватить его из огня, но обжегшись, понял, что держит в руках белую статуэтку.
— Бежим-бежим!!! — потянула его Мила.
Дорогу, ведущую назад, к морю, перегораживал погребальный костер Отто Розенфельда, собравшийся прихватить еще кого-нибудь. Должно быть, в Валгалле соскучились…
Мила заметалась кругами около Славы, толкая его нелепой
— Крути!!! — пищала Мила.
— Чего?
— Винт, — она сунула его руки на круглую загогулину.
Дурацкая железяка упиралась и не хотела сползать со своего привычного места. Перед глазами поползли глупые мурашки, когда, наконец, он понял, что дверь открывается внутрь…
Длинный холодный коридор, темный, как ослепнуть, холодные узенькие ступени, крутые и высокие. Для кого их делали? Какой низкий потолок! Согнутые плечи шваркали по шершавому камню. Все, пришли. Стена. Камень. И камень, с выемками, полосами, ритмично. Люди делали. Откуда воздух идет, а он точно идет, по коже. Чуть-чуть. На что это похоже? Подземелье в компьютерной игре «Дум» освещено и потолок высокий, повороты резкие и вообще — хоть что-то видно! А здесь? Как в небытие провалился, если б не воздух, свихнуться не долго.
— Мила.
— М-мм?
— Скажи хоть что-нибудь!
— Я спать хочу.
— Скажи!!
— Отстань, — сбоку зашебуршилось, устраиваясь поудобнее, темное нечто.
— Может, обратно пойдем?
— Зачем?
— Так, может, все погасло уже?
— Ну и что? Ты знаешь, что мы прошли как минимум три развилки?
Чтобы разрушить эту гнетущую тишину и восстановить ощущение реальности, Слава со всего размаху двинул кулаком по камню. Боль, пронзившая руку, заставила вскочить — перед глазами запрыгали искры. Ударившись головой о нависающий свод, Слава опустился обратно…
— Звезды… — мечтательно протянула Мила, внутри славиных ноздрей теребил пряной кошачьей сладостью слабый запах ее пушистых волос.
— Да, действительно. Галлюцинация, наверное…
Ощущая полынное дуновение свежего воздуха из обрамленного черным провалом квадрата с блестящими хитрыми точками, Слава прислушался — недалеко спокойные голоса, смех…
— Тихо.
Встав на четвереньки, Мила поползла к выходу.
— Вы-ле-заем…
На всякий случай Слава поелозил вращающимся вокруг своей оси камнем. В щели набилось немного песка, поэтому тот ходил с трудом. Слава протиснулся вслед за девочкой.
Они стояли в башне. Шаг вперед, и под ногами аппетитно захрустели стеклянные черепки. Сколько же звезд на небе! Конца-краю не видно, только черный бархат стен, драпирующий голое пространство под искрящимся куполом.
— Вот, — чей-то теплый живой голос лижет душу.
— …Вот и пришла та бабка, вся простоволосая, патлы слиплись, и молчит все время. Только смотрит мать, стала ее дочь бледнеть, заболела и говорит матери, что, мол, бабка у нее кровь по ночам пьет… Стала та ночью смотреть и видит: подходит старуха к дочке, наклоняеться, а вся такая прозрачная… Утром глядит — девочка мертвая, а старуха изчезла. Потом дочь приходить стала, мать пустила ее… Теперь там только развалины, а по ночам свет светит.
Все посмотрели в сторону горы, куда показывал рассказчик. Действительно, или показалось, мелькает маленький белесый огонек…
— Вот так все и было.
У костра повисла неловкая тишина. Глядя перед собой, на красновато-желтые язычки веселого пламени, напряженно замерли молодые лица.
— А тут призраки ходят, — встрепенулся один паренек, — по стенам, на полнолуние. И в башне шум.
Еще один авторитетно кивнул.
— А по-моему, это все враки, — поежилась долговязая девушка в плотном махеровом свитере, — массовые психозы. Вот мы в пионерском лагере вызывали-вызывали, все пищат, а ничего и не было. Лишь бы попищать!
Она презрительно повела плечиком, подняла глаза от костра вверх и всмотрелась в темноту. И в этой темноте вдруг повис ее тонкий, пронзительныйй взвизг. Зажмурив глаза, прикрыв голову ладошками, девушка ткнулась за широкую спину товарища.
— Э… Ребята, вы кто? — полные губы товарища вздрагивали.
— Генуэзцы, — глупо улыбаясь, ответил Слава.
— Туристы, — еле вышептала, чуть заикаясь, Мила и быстро оглянулась через левое плечо.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Алушта. Слово какое приятное, как яблоко и абрикос одновременно. Все-таки Судак отдает вяленой или копченой рыбой, с мелкими колючими костями, застревающими поперек гортани. В самом сочетании звуков это есть. Зато А-луш-та — мягкий шелест ласково.
— Ты что-то сказала?
— Я? Нет.
Не город, а сплошной дом отдыха, растянувшийся приземистымы корпусами вдоль моря, словно грязный голубь в луже растопырил свои крылья. Идешь и идешь, а конца-краю этим крыльям не видать, только сухой бетон под ногами. Ровные квадратики строений, проволочные квадратики-ячейки забора, опять и опять.
— Эй, вы куда идете! Здесь нельзя. Только по путевкам!
Небритый дядька в замусоленном белом халате на голое тело и в пыльной коричневой кепке стоял посреди выложенной бетоном дорожки. Его маленькие глазки подозрительно бегали, а рот улыбался — одной половинкой.
— Нам пройти только.
— Увижу еще раз на территории…
— Да ладно вам.
— На камни, что ли?
Короткий кивок в ответ, и люди снова идут дальше. Все странные, смурные, кто-то улыбается, кто-то тащит высокие суровые рюкзаки с болтающимися канами и притороченным топориком, больше похожим на индейский томагавк. Из-под широкой налобной повязки льется по спутанным сальным волосам пот.