До того как
Шрифт:
– Кто ехал со мной на заднем сиденье? – спрашиваю.
– Ты про кого? – Он меняется в лице. – Про Хардина?
Он явно расстроен. И что за имя такое – Хардин?
– Держись от него подальше, Мэл, – предупреждает братец. – Я серьезно.
Я закатываю глаза. Лучше с Дэном на эту тему не спорить. Он и так не одобрил ни одного из моих парней, хотя сам пытался свести меня со своим дружком, Джейсом – самым паскудным из его компании. Стандарты у моего братца такие же непостоянные, как настроение под кайфом.
Дэн хлопает рядом с собой по дивану, и я присаживаюсь. Народ постепенно напивается, входит в раж, проникается атмосферой. Музыка звучит все громче.
Через пару минут Логан предлагает Дэну пыхнуть еще раз, и тогда я оглядываю комнату в поисках Хардина. Нет, все-таки странное имечко.
Вон он, у стойки. Стоит один, с бутылкой в руке. Бутылка, кстати, заметно опустела.
Так, он не любитель гулянок. Это хорошо.
Встаю с дивана. Наверное, слишком резво встаю, потому что Дэн хватает меня за руку. Надо придумать отмазку, чтобы выйти из гостиной; если скажу, что иду к Хардину, Дэн последует за мной.
– Ты куда? – спрашивает братец.
– Писать хочу, – лгу я. Бесит, что он таскает меня по вечеринкам, а сам при этом трясется надо мной, как папаша.
Дэн смотрит на меня, пытаясь определить, вру я или нет, но я отворачиваюсь. По пути к лестнице чувствую на себе его взгляд. Все уборные здесь на верхнем этаже. Бред какой-то, одно слово – общага.
Медленно поднимаюсь по ступенькам и на самом верху оборачиваюсь посмотреть на брата, затем иду дальше и… врезаюсь в черную стену.
Только это не стена, это Хардин.
– Черт, извини! – вскрикиваю я, одновременно пытаясь смахнуть с его груди пролитый напиток. – Ну, хоть пятен не останется, – шучу.
Глаза у него ярко-зеленые, и взгляд такой пристальный, что я, не выдержав, отворачиваюсь.
– Ха-ха, – монотонно произносит Хардин.
– Брат велел держаться от тебя подальше, – не подумав, выпаливаю я. Ох уж этот его пронзительный взгляд, с ума сводит, однако отступать я не намерена. Похоже, Хардин к такому привык.
– Так и сказал? – переспрашивает он, выгнув проколотую бровь.
Да, точно, у него британский акцент. Хочется сделать замечание, но я по себе знаю, как достает, когда люди постоянно напоминают о твоей манере речи.
Киваю, и британец продолжает:
– Почему же?
Не знаю, но… знать хочу.
– Должно быть, ты очень нехороший человек, – шучу я.
Он не смеется.
Я напрягаюсь. Энергетике Хардина невозможно противиться.
– Если судить людей так, как судит Дэн, то нам всем капец, – говорит он.
Инстинктивно мне хочется вступиться за брата, сказать, что он не плохой, просто его не так понимают.
Впрочем, мне вспоминается день, когда к нам заявилась семья последней из подружек Дэна: бедная беременная девочка пряталась за спиной разгневанного отца. Мой папа выписал чек, и они скрылись; о нежданном племяннике – или племяннице – я больше не слышала.
Мамы нет, папа целиком занят Ташей; кроме Дэна, у меня никого нет.
Я смеюсь.
– Уверена, ты намного лучше.
– Нет. – Хардин убирает с лица челку. – Хуже.
Глядя мне в карие глаза, он говорит совершенно серьезно. В его словах предупреждение; впрочем, когда он протягивает мне полупустую бутылку, я принимаю ее и делаю большой глоток.
Виски обжигает горло, как обжигает горящий взгляд Хардина…
Словно вместо крови у него бензин.
Стеф
Впервые встретив девушку с огненными волосами и татуировками на руках, он разглядел в ней нечто темное. Рыжая смотрела на светленькую подружку как на соперницу, соревновалась с ней, отчаянно желая внимания. Она напоминала принцессу из одной сказки [1] , прочитанной в детстве. Рыжеволосая принцесса завидовала и ревновала младших сестер, вышедших замуж за короля и его брата, хотя сама была отдана адмиралу. Принцесса терпеть не могла уступать, даже то, что ей не принадлежало. Ей претили вторые роли. Она хотела себе всего – всего, что только есть под солнцем.
1
М.К. д’Онуа. История принцессы Ясной Звездочки и принца Милона.
Папа приходит с работы поздно. На этой неделе он задерживался каждый день, а мне нужна его машина – сгонять за платьем на выпускной. Подруги еще месяц назад обзавелись нарядами, и я паникую: если к выпускному платья не будет, я с ума сойду. Папа пропадает на работе, мама присматривает за моей крохой-племянницей… меня никто даже не слушает. Несправедливо!
Свет как будто клином сошелся на сестре и ее ляльке. Мне постоянно достаются обноски, с днем рождения поздравляют в последний момент, и на праздник приходят ближайшие родственники – никаких друзей. Я в семье отверженная, чудачка, призрак в собственном доме. Всегда так было. Почему?
Последний раз мама соизволила сказать мне больше двух слов, когда я испачкала раковину в ванной дешевой краской для волос. Мать обезумела, ведь я «идеально» подгадала со временем: перекрасилась в огненно-рыжий накануне праздника в честь предстоящего рождения дочки Оливии. Еще я вроде бы случайно испачкала ванный коврик и, не подумав, прикрыла плечи вышитыми родительскими полотенцами.
Зато я не испортила ни одной рубашки, что достались мне от Оливии.
Ненавижу выслушивать: «Оливия в семнадцать была президентом студсовета» или: «Оливия в семнадцать училась на пятерки, а после учебы вышла за своего парня, очень популярного среди сверстников».
Достали сравнения с сестрой. Она была золотым ребенком, а я – такое чувство – даже на серебро не тяну. Скорее бы свалить из дома в колледж. Родаки капают на мозг, и вот я отправляюсь в Центральный вашингтонский университет, который Оливия окончила с отличием.
Им дела не было до этого универа, пока туда не поступила Оливия. Мне ни за что не стать достойной сравнения с ней, но проще сказать «да», поступить и все похерить.
Как только на подъездную дорожку въезжает папин джип, хватаю сумочку, гляжусь последний раз в зеркало и сбегаю вниз по лестнице… чуть не врезаясь по пути в маму. Она, правда, не замечает меня, одетую в колготки сеточкой и красный кожаный топ. Мама бормочет что-то себе под нос, уткнувшись в экран читалки.