До третьих петухов
Шрифт:
— Я все ведаю, — встрял Иван, перестав дудеть. — Все я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш… для будущего батальона…
— Ванюшка, — заговорила Баба-Яга кротко, — не хами, племяш. Зачем ты так?
— Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет — тогда вращай. А счас нечего.
— Нет, ну он же вовсю хамит! — чуть не плача сказала первая голова — Ну как же?
— Заплачь, заплачь, — жестко сказал Иван. — А мы посмеемся. В усы.
— Хватит тянуть, — сказала вторая голова.
— Да,
— О-о! — изумилась третья голова. — Ничего себе!
— Ага! — опять дурашливо поддакнул Иван. — Во, даеть Ванька! Споем?
— И Ванька запел:
Эх, брил я тебяНа завалинке,Подарила ты менеЧулки-валенки…Горыныч, хором:
— Оп — тирдарпупия! — допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.
— А романсы умеешь? — спросил Горыныч.
— Какие романсы?
— Старинные.
— Сколько угодно… Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:
Хаз-булат удало-ой,Бедна сакля твоя-а,Золотою казнойЯ осыплю тебя-а!..А? Романс!.. — Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему и похлопал одну голову по щеке. — Мх, ты… свирепый. Свирепунчик ты мой.
— Не ерничай, — сказал Горыныч. — А то откушу руку.
Ванька отдернул руку.
— Ну, ну, ну, — молвил он мирно, — кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
— Будешь, — оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. — Я тебе возьму и голову откушу.
Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.
— Тогда-то уж я и вовсе не спою — нечем. Чем же я петь-то буду?
— Филе, — сказала голова, которая давеча говорила «лангет». Это была самая глупая голова.
— А тебе бы все жрать! — обозлился на нее Иван. — Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.
— Ванюшка, не фордыбачь, — сказала Баба-Яга. — Пой.
— Пой, — сказала и дочь, — Разговорился. Есть слух — пой.
— Пой, — велела первая голова. — И вы тоже пойте.
— Кто? — не поняла Баба-Яга. — Мы?
— Вы. Пойте.
— Может быть, я лучше одна? — вякнула дочь; ее не устраивало, что она будет подпевать Ивану.
— С мужиком петь… ты меня извини, но…
— Три, четыре, — спокойно сказал Горыныч. — Начали.
Дам коня, дам седло, —запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
Дам винтовку свою-у,А за это за всеТы отдай мне жену-у.Ты уж стар, ты уж се-ед,Ей с тобой не житье,С молодых юных ле-етТы погубишь ее-о-о.Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.
— Дальше, — тихо сказал он.
Под чинарой густой,— пел дальше Иван, —
Мы сидели вдвое-ом;Месяц плыл золотой,Все молчало круго-ом.И Иван с чувством повторил еще раз, один:
Эх, месяц плыл золотой,Все молчало круго-ом…— Как ты живешь, Иван? — спросил растроганный Горыныч,
— В каком смысле? — не понял тот.
— Изба хорошая?
— А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
— Хочешь отдельную избу?
— Нет. Зачем она мне?
— Дальше.
Она мне отдала-ась…— повел дальше Иван, —
До последнего дня…— Это не надо, — сказал Горыпыч. — Пропусти.
— Как же? — не понял Иван.
— Пропусти.
— Горыныч, так нельзя, — заулыбался Иван, — из песни слова не выкинешь,
Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
— Но ведь без этого же нет песни! — занервничал Иван. — Ну? Песни-то нету!
— Есть песня, — сказал Горыныч.
— Да как же есть? Как же есть-то?!
— Есть песня. Даже лучше — лаконичнее.
— Ну ты смотри, что они делают! — Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. — Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.
— Ванюшка, — сказала Баба-Яга, — не супротивничай.
— Пошла ты!.. — вконец обозлился Иван. — Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы… я их тоже буду немножко жарить…
— Господи, сколько надо терпения, — вздохнула первая голова Горыныча. — Сколько надо сил потратить, нервов… пока их научишь. Ни воспитания, ни образования…
— Насчет «немножко жарить» — это он хорошо сказал, — молвила вторая голова. — А?
— На какие усы ты все время намекаешь? — спросила Ивана третья голова. — Весь вечер сегодня слышу: усы, усы… У кого усы?
— А па-арень улыбается в пшеничные усы, — шутливо спела первая голова. — Как там дальше про Хаз-бу-лата?
— Она мне отдалась, — отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.
— Это грубо, Иван, — сказала первая голова. — Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живешь… как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза… прекрасная девушка, я отца ее знал… Она невеста твоя?
— Кто? Лизка? Еще чего!
— Как же? Она тебя ждет.