До встречи с тобой
Шрифт:
— Не выйдет, — засмеялась я и покачала головой. — Моя мать никуда не ходит. К тому же это не в моем вкусе.
— Как не были в вашем вкусе фильмы с субтитрами.
— Я вам не проект, Уилл, — нахмурилась я. — Это не «Моя прекрасная леди».
— «Пигмалион».
— Что?
— Пьеса, о которой вы говорите. Она называется «Пигмалион». «Моя прекрасная леди» — всего лишь ее незаконнорожденный отпрыск.
Я сердито посмотрела на него. Не помогло. Я поставила компакт-диск. Когда я обернулась, Уилл продолжал качать головой.
—
— Что? Я?
— Вы лишаете себя всевозможных впечатлений, потому что говорите себе, будто что-то «не для вас».
— Но это и правда не для меня.
— Откуда вы знаете? Вы ничего не делали, нигде не были. Откуда вам иметь хоть малейшее представление, что для вас, а что нет?
Откуда такому человеку, как он, иметь хоть малейшее представление, что творится у меня в голове? Я почти разозлилась на него за то, что он нарочно ничего не понимает.
— Ну же. Посмотрите на вещи шире.
— Нет.
— Почему?
— Потому что мне будет не по себе. Мне кажется… кажется, они всё поймут.
— Кто? Что поймет?
— Все поймут, что я белая ворона.
— А как, по-вашему, чувствую себя я? — (Мы посмотрели друг на друга.) — Кларк, где бы я теперь ни появился, люди смотрят на меня как на белую ворону.
Мы сидели молча, когда заиграла музыка. Отец Уилла беседовал по телефону у себя в коридоре, и откуда-то издалека во флигель доносился приглушенный смех. «Вход для инвалидов там», — сообщила женщина на ипподроме. Как будто Уилл принадлежал к другому биологическому виду.
Я взглянула на обложку диска:
— Я пойду, если вы пойдете со мной.
— Но одна вы не пойдете.
— Ни за что.
Мы еще немного посидели, пока Уилл переваривал мои слова.
— Господи, вы настоящая заноза в заднице.
— О чем вы не устаете повторять.
На этот раз я ничего не планировала. И ничего не ожидала. Я только тихо надеялась, что после фиаско на скачках Уилл еще в состоянии покинуть флигель. Его друг-скрипач прислал обещанные бесплатные билеты вместе с информационной брошюрой. До зала было сорок минут езды. Я сделала домашнюю работу: выяснила местоположение парковки для инвалидов, заранее позвонила в зал, чтобы прикинуть, как доставить кресло Уилла на место. Нас предложили посадить впереди, меня рядом с Уиллом, на складном стуле.
— Это самое лучшее место, — жизнерадостно сообщила кассирша. — Воздействие оркестра намного сильнее, когда сидишь рядом с ним, прямо в яме. Мне самой часто хочется там посидеть.
Она даже спросила, не прислать ли на парковку встречающего, чтобы проводить нас к нашим местам. Я побоялась, что Уилла смутит избыточное внимание, и вежливо отказалась.
Не знаю, кто больше нервничал по мере приближения вечера — Уилл или я. Я тяжело переживала неудачу нашей последней вылазки, и миссис Трейнор подлила масла в огонь, десяток раз заявившись во флигель, чтобы уточнить, где и когда пройдет концерт и что именно мы будем делать.
Вечерний ритуал Уилла требует времени, сказала она. Кто-то обязательно должен быть рядом, чтобы помочь. У Натана другие планы. Мистер Трейнор, очевидно, намерен провести вечер вне дома.
— Ритуал занимает минимум полтора часа, — сообщила она.
— И невыразимо нуден, — добавил Уилл.
Я поняла, что он ищет предлог никуда не идти.
— Я все сделаю, — выпалила я, прежде чем сообразила, на что соглашаюсь. — Если Уилл расскажет, что делать. Мне несложно остаться и помочь.
— Что ж, нам есть чего ждать с нетерпением, — мрачно произнес Уилл, когда его мать вышла. — Вы сможете хорошенько рассмотреть мой зад, а меня оботрет губкой девица, которая падает в обморок при виде обнаженной плоти.
— Я не падаю в обморок при виде обнаженной плоти.
— Кларк, я в жизни не видел, чтобы кто-то так боялся человеческого тела. Вам случайно не кажется, будто оно радиоактивное?
— Тогда пускай вас моет ваша мама, — огрызнулась я.
— Это делает мысль о походе на концерт еще более привлекательной.
А затем я столкнулась с проблемой гардероба. Я не знала, что надеть.
Я неправильно оделась на скачки. А вдруг я снова оденусь неправильно? Я спросила у Уилла, что лучше подходит, и он посмотрел на меня как на умалишенную.
— Свет будет погашен, — пояснил он. — Никто не будет на вас смотреть. Все будут сосредоточены на музыке.
— Вы ничего не знаете о женщинах, — возразила я.
В итоге я привезла на автобусе в древнем папином чехле для костюмов четыре разных наряда. Другого способа убедить себя пойти не было.
Натан прибыл на вечернюю смену в половине шестого, и пока он ухаживал за Уиллом, я скрылась в ванной, чтобы переодеться. Сначала я надела так называемый артистический наряд — зеленое платье с оборками, расшитое крупными янтарными бусинами. Я полагала, что люди, которые посещают концерты, должны быть весьма артистичными и яркими. Уилл и Натан уставились на меня, когда я вошла в гостиную.
— Нет, — сухо отрезал Уилл.
— Так могла бы одеться моя мама, — добавил Натан.
— Вы никогда не говорили, что ваша мама — Нана Мускури, [50] — заметил Уилл.
Под смешки мужчин я скрылась в ванной.
Второй наряд был очень строгим черным платьем, скроенным по косой, с белым воротничком и манжетами, которое я сшила сама. На мой взгляд, оно обладало парижским шиком.
— Вы собираетесь подать нам мороженое? — спросил Уилл.
50
Нана Мускури(р. 1934) — греческая певица.