До встречи в Лондоне. Эта женщина будет моей (сборник)
Шрифт:
Тут последовала еще одна глубокая пауза, во время которой Ледников был вынужден признать, что его любимая Анетта мыслит с последовательностью и неумолимостью бульдозера. Лицемерие и двойные стандарты теперь стали для нее такими же естественными в делах, как и для ее любимых островитян. Они их даже не замечают. Скажи, что они лицемеры, – искренне удивятся и возмутятся.
– Как можно позволять похитить человека и вымогать у него деньги! – с ухмылкой воскликнула Разумовская. – Это же чудовищно! Это – настоящее нарушение прав человека! Дикость какая!.. Если тебе такое пришло
– Вполне.
– Конечно, методы, к которым прибегла наша девица, одобрить было никак нельзя, но они сработали… О заключении дурацкой сделки по гордости островного яхтостроения уже не могло быть и речи. Так что игру пора было заканчивать.
– А чья идея обвинить в причастности к исчезновению Рафы КГБ? Превратить в агента КГБ невесту английского лорда?
– Не знаю. Возможно, идея просто овладела массами островитян. И потом, идея-то, как ты выражаешься, банальная. И уж во время полониевого ужаса, поразившего сознание островитян, просто лежащая на поверхности. Первое, что приходит в голову. Работа, конечно, грубая и топорная, но в нынешней взволнованной атмосфере – самое оно. Действует безотказно.
– Как клофелин, – хмыкнул Ледников.
– Зачем искать топор под лавкой, если он за поясом, – засмеялась Разумовская. – Видимо, островитянам эта мысль тоже известна.
– Видимо, теперь мы перейдем к самой душераздирающей части сюжета – моему появлению в нем… – невесело усмехнулся Ледников.
– Увы, мальчуган. Впрочем, не все так печально, – сразу успокоила его Разумовская. – Ты вел себя молодцом. Хотя я и боялась, что ты не сможешь контролировать себя – любовь-морковь и все такое прочее…
Тут она посмотрела на него с насмешкой.
– Уж не вы ли, мадам, сдали меня премудрым островитянам?
– Я бы, может, и сдала, но ведь ты обманул меня. Обвел вокруг пальца! Ему, видите ли, на могилу Керенского срочно по делу надо! – передразнила Разумовская. – А ведь я тебе поверила, мальчуган!.. Поэтому, когда мне позвонил Алекс и сказал, что тебя в Лондоне встречала чужая невеста, причем вся в темных очках и каком-то меланхолическом тюрбане, я была поражена прямо в сердце. Ты не представляешь себе, как мне было больно, мальчуган!
– Зря я этому Алексу шею не свернул! – пробормотал Ледников.
– Да брось ты! Дался тебе бедняга Алекс! Он и так понес большие убытки. Он очень хотел заработать на продаже RWG Муромскому-младшему, бедняжка! Увы, не угадал вовремя, что большие дяди-островитяне не дадут на это разрешения.
– А чем же занималась ты, радость моя?
– Я? Ты себе этого даже представить не можешь! Я только и делала, что доводила до сведения нужных людей, что ты не агент КГБ и у тебя нет задания Кремля. Я задействовала все связи и знакомства. Но это что! Не это было самое трудное…
– А что же?
– Он еще спрашивает, неблагодарное чудовище!.. А знаешь ли ты, что мне приходилось отвечать, когда меня спрашивали, что же ты тогда делаешь в Лондоне? Я говорила, что тобой движет безумная любовь! Что тебя терзает страсть! И больше тебя ничего не интересует… Мне не очень верили, но я продолжала расписывать твои метания и терзания. Хотя сердце мое обливалось кровью!
Разумовская с любопытством покосилась на Ледникова:
– Мальчуган, ты представляешь, чего мне это стоило?! Это вредное производство! Прямо-таки во глубине сибирских руд! Я вся изнемогла…
– Давай купим тебе молоко, – хмуро предложил Ледников. – Вредным производителям всегда дают бесплатное молоко.
– Вот люди – такова их благодарность! – Видимо, Разумовской уже наскучило рвать страсти, и эту реплику она произнесла без всякого чувства, совершенно механически. – В общем, я убедила людей, что ты не будешь никого травить и убивать.
– И тебе так сразу поверили?
– Не сразу. Но потом пошла информация по другим каналам, к тому же, к тебе приставили человечка…
Ну вот, тоскливо подумал Ледников. Неужели Модест? От этой мысли стало совсем нехорошо.
К счастью, Разумовская не стала медлить с объяснениями.
– Там был какой-то полицейский старикан, с которым когда-то дружил твой отец…
– Был. Хороший мужик.
– Ну вот, этот хороший мужик за тобой и присматривал. Господи, Ледников, неужели ты думал, что он не отправится к своим сразу после первой же встречи с тобой? В конце концов, это был его долг патриота и джентльмена. Или у тебя к нему есть какие-то претензии?
Ледников задумчиво помолчал. Действительно, есть ли у него какие-то претензии к старине Крейгу? Нет, никаких. Собственно, они оба вели друг с другом определенную игру, и неизвестно еще, кто кого больше «сделал»…
– Но зачем они тогда убили этого парня? – вдруг вырвалось у него.
– Думаю, они этого не хотели, – уже серьезно сказала Разумовская. – Это вовсе не входило в их планы. История должна была просто рассосаться сама, но… Ты же сам оттуда, что мне тебе рассказывать про эту истерику? Думаю, у полицейских на вокзале просто не выдержали нервы.
На них уже надвигались бесчисленные московские громады.
– Так что, мальчуган, не будем лить слезы умиления над моральным воскрешением вышеупомянутой девицы. Думаю, она и сейчас выполняет задание компетентных органов – присматривать за юным страдальцем. Но при этом есть и ее собственный расчет… Что-то с семейства Муромских она рассчитывает поиметь. В конце концов, этот Рафа и сейчас совсем не нищий, на разных счетах кое-что болтается…
– Наверное, – устало вздохнул Ледников. – Вполне может быть.
– Ну и как тебе моя версия?
– Нормальная версия, – честно сказал Ледников. – Вполне рабочая.
Он хотел было сказать, что и сам говорил Гланьке при первой встрече примерно о том же, но передумал. Зачем? Версии можно выдвинуть еще. Вот только финал у них теперь должен быть один и тот же – застреленный Леня Горегляд на каменном полу лондонского вокзала, плавающее в бассейне, как бревно, тело Муромского, пьяный журналист Энтони Кросби, заснувший мертвым сном на собственной кухне, воющий от ужаса, раздирающего его сознание, Рафа Муромский… И уже не может быть версии, в которой они останутся живыми и нормальными.