До захода солнца

Переведено для группы Life Style переводы книг и не только

Перевод осуществлен исключительно для ознакомления, не для коммерческого использования. Автор перевода не несет ответственности за распространение материалов третьими лицами.

Мое

платье было кроваво-красным.

«Оно, — подумала я, — настоящий фарс. — Кроваво-красное? Они не шутят?»

— Улыбнись. Будь милой. Почтительной. Веди себя всегда уважительно. Помни, ты представляешь Бьюкенен, — настойчиво шептала мама, стоявшая рядом со мной. Ее глаза не отрывались от длинного коридора, осанка была напряженной, пока мы шли бок о бок.

Она нервничала и была взволнована. Невыносимо.

Это сводило меня с ума.

Она могла бы мне этого не говорить. С тех пор как я получила приглашение на Отбор, она уговаривала, наставляла и постоянно напоминала, что я Бьюкенен и что значит это имя.

Как будто я могла забыть.

На самом деле, с тех пор как мне в тринадцать лет рассказали, что означает быть женщиной Бьюкенен, забыть этого я не могла. Ни единого слова. Слова, словно были выжжены у меня в мозгу.

Я не ответила ей, просто уставилась в конец длинного коридора.

Коридор был, как и должен быть коридору, пафосный, но жутковатый. Темно-серая ковровая дорожка, обрамленная с двух сторон полированными полами из темного дерева. Такие же серые стены с нетронутыми белыми карнизами и потолками. Каждые шесть или семь футов к стене были прикреплены маленькие изящные бра, с которых свисали кристаллы, их было достаточно, чтобы освещать путь по коридору, но недостаточно, чтобы убрать полумрак. Гораздо дальше друг от друга вдоль стен располагались двери, все они были закрыты. Одна, в конце вела к лифту, на котором мы спустились на несколько этажей, а на другом конце находилась та дверь, куда мы и направлялись.

А между ними был длинный коридор.

Слишком длинный, по которому я шла в кроваво-красных атласных туфлях с ремешком вокруг щиколотки, на тонкой шпильке, столь изящной и тонкой, что вот-вот она могла сломаться при каждым моем шаге.

— Кажется, эти туфли были плохой идеей, — проворчала я себе под нос, обращаясь, как бы к маме.

— Лия... — начала она предупреждающим материнским тоном, который я слышала от нее много раз за эти годы.

— Нет, серьезно, боюсь не произошел бы серьезный конфуз с этими туфлями. У Бьюкенен не может же быть конфуза с туфлями, по крайней мере, в таком важном деле, как Отбор. Как это повлияет на нашу репутацию?

— Не беспокойся о своих шпильках. С ними будет все в порядке.

— А мне кажется, что нет. Думаю, нам следует уйти, найти мне другую пару обуви, а потом вернуться, — предложила я.

— У тебя нет другой пары обуви, которая бы подходила к такому случаю.

В этом она была права. Разве есть у кого две пары сексуальных, кроваво-красных вечерних туфель за семьсот долларов?

— Что ж, тогда, может мы перекинемся парой фраз с сильными мира сего, скажем, что я не могу

здесь присутствовать, потому что каблук вот-вот может сломаться, но могу прийти на следующий Отбор.

При моих словах ее голова резко повернулась ко мне, она выглядела испуганной. Это напугало меня больше, чем я и так была напугана самой перспективой этой вечеринки.

— Ты должна присутствовать на этом Отборе. Для тебя другого Отбора не будет, — прошипела она, правда не то что сердито. Она была в бешенстве.

Настолько в бешенстве, что по привычке, хотя я не понимала ее беспокойства, поймала себя на том, что начала успокаивать ее.

— Хорошо, хорошо, мам. Я аккуратно буду с этими туфлями. Все будет хорошо.

Она глубоко вздохнула и снова повернулась лицом к коридору. Как и я.

Она была вне себя от радости и, как ни странно, нервничала, когда я получила приглашение. Не потому, что все в моей семье думали, что я никогда не получу приглашения на этот Отбор (я надеялась, особенно, когда узнала, чем прославилась моя семья), а потому, что я получила приглашение на этот Отбор.

Хотя она не объясняла из-за чего так радуется и нервничает одновременно.

— Мам, есть что-то...?

Я не закончила. Мы были в пяти футах от двери в конце коридора, когда она открылась, мужчина в вечернем костюме вышел, закрыв ее за собой.

Я в шоке уставилась на него.

Должно быть, он был семи футов ростом, очень худой, с блестящей лысиной. У него был выступающий лоб, без бровей, большие темные глаза и длинные, длинные конечности, соответствующие его росту. Его руки были невероятно длинными и тонкими, длиннее, чем требовало его тело, с тонкими пальцами и узловатыми костяшками.

Хотя он выглядел необычно, в нем было что-то притягивающее, можно сказать, что он был даже красивым.

Его глаза обратились к моей матери, он улыбнулся с неподдельной теплотой. У него были красивые, белые, крепкие, ровные зубы.

О боже мой. Неужели так выглядят вампиры?

При виде его мой шаг замедлился. Мать положила руку мне на локоть, продвигая нас вперед на последние несколько футов, остановившись перед мужчиной.

— Эйвери, — поздоровалась она, улыбнувшись ему.

— Лидия. — Он взял ее руку, низко наклонился и коснулся губами. — Всегда приятно тебя видеть, — продолжил он, отпустив ее руку. — Я слышал, что у нашей Ланы все хорошо.

Он знал мою сестру Лану. И он был в курсе, что у нее все хорошо.

Это было правдой. Лана посетила Отбор три года назад. По словам матери, ее выбрали через несколько минут после того, как она там появилась. Она сослужила очень хорошую службу для имиджа семьи Бьюкенен; ее выбрал вампир с определенным статусом. Она находилась в Соглашении с вампиром, который выбрал ее без какого-либо намека на то, что готов ее освободить.

Это было необычно. Мне сказали потом, когда я получила свое приглашение, что пришло время поделиться со мной секретами, что Соглашение длится в среднем два-три года, потом вампир отпускает свою наложницу и двигается дальше. Известно, что любое Соглашение, которое длится дольше этого срока, считается особенно успешным.