Добрая фея
Шрифт:
Это было утверждение, а не вопрос. Но Хилари ответила — безразличным, ледяным тоном:
— Это имеет какое-то значение? — Она побледнела и словно осунулась. — Ты сказал, что хочешь меня. Я подумала, что тебе этого достаточно.
— В таком случае, ты плохо подумала! — вскипел Генри. — Ну как же ты не можешь усвоить одной простой вещи! Я вовсе не хочу просто заниматься с тобой сексом. Мне не нужен мимолетный роман, легкая интрижка. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты любила меня, стала частью моей жизни!
— Я и так часть твоей жизни, Генри, — севшим
— Как бы не так! И ты это знаешь. Я старался быть терпеливым, но мое терпение иссякло, я схожу с ума! Разве это не заметно? Я не такой, как твой бывший муженек, я не причиню тебе боль и не растопчу твое сердце. Рано или поздно тебе придется в это поверить, Хилари!
Нет, нет и нет! Я не могу себе этого позволить! — мысленно ответила ему Хилари. Она молча уставилась на Генри широко раскрытыми глазами. Его слова обнажили их отношения, она наконец-то поняла то, чего раньше не понимала.
Я и без того слишком многое себе позволила, но поверить мужчине? Нет, с меня довольно! Я поверила однажды Максу, мне показалось, что я в него влюбилась. Но это давнее чувство не идет ни в какое сравнение с всепоглощающей страстью, которую я испытываю к Генри. И чем же обернулась для меня любовь? Макс предал меня, растоптал все мои надежды, принес мне страдание и горе, а в результате погиб мой ребенок!
Из горла Хилари вырвался болезненный стон, она отвернулась, готовая разрыдаться. Генри обнял ее и хрипло сказал:
— Не плачь, Хилари, только не плачь!
Это я виновата, я убила собственную дочь! — казнила себя Хилари. Врач сказал, что роды начались раньше срока из-за нервного перенапряжения, следовательно, из-за того, что я позволила себе нервничать. Нельзя было так расстраиваться из-за измены Макса, вообще не следовало устраивать сцен, когда я вынашивала в чреве ребенка! Нужно было сохранять самообладание, быть сильной женщиной. Отпустить Макса на все четыре стороны ради сохранения малыша! Но я этого не сделала и поплатилась за свое легкомыслие. За ошибки порой приходится расплачиваться дорогой ценой. Айрин появилась на свет слишком рано, чтобы остаться в нем жить… А как я хотела дочку! Как мечтала о том, что буду целовать и обнимать это крохотное родное существо! Боже, одному Тебе известно, какие муки испытывает мать, потерявшая дитя!
Хилари разрыдалась.
— Хилари! Прекрати немедленно! — Генри затряс ее за плечи. — Почему ты плачешь? Объясни!
Но она ответила ему новыми потоками слез и всхлипами, давая волю вине и боли, скопившимся в ней за последние полтора года. И, догадываясь, что ей лучше позволить выплакаться, он крепче прижал ее к груди и стал утешающе гладить по спине. На лице Генри читалась серьезная обеспокоенность душевным состоянием женщины, плачущей навзрыд после его признания в любви. Но он не сожалел о сказанном: желание высказаться давно зрело в нем, как бродила в душе Хилари какая-то старая боль. И вот теперь настала пора их чувствам вырваться из клетки на волю. Так порой нарывают раны, чтобы потом скорее затянуться. Генри понимал, что начался процесс выздоровления.
Всхлипы Хилари наконец стали тише, она слегка успокоилась, но Генри не выпускал ее из объятий. Собравшись с силами и с духом, Хилари решительно высвободилась, твердо решив, что это не повторится. Она четко осознала, что больше никогда не доверится мужчине. Она не совладала с собой и отдалась душой и телом Максу, но с Генри она такого себе не позволит, потому что слишком сильно любит его. Несравнимо сильнее, чем своего бывшего супруга, который оказался предателем и подонком.
— Прости меня! — воскликнула она, распрямляясь и отстраняясь от Генри, который тревожно вглядывался в ее бледное лицо. — Я не должна была так себя вести. На меня что-то вдруг нашло…
— Оставь эти английские церемонии, Хилари, они не уместны! Не говори ерунды! Мы оба знаем, что не дает тебе покоя. Прошлое. Я хочу знать, что с тобой произошло!
— Я не понимаю…
Хилари надела на лицо маску непроницаемости и вызывающе вздернула подбородок. Генри с трудом поборол желание схватить ее за плечи и встряхнуть так, чтобы зубы застучали. В этот момент он едва ли не возненавидел ее.
— Тогда почему же ты так рыдала? — процедил он, играя желваками. — Говори же, черт бы тебя побрал!
— Меня ждет работа. Я должна идти.
— Значит, это все? Тебя ждут дела, и ты вот так просто уходишь?
Ноги Хилари будто приросли к полу. Да, черт побери, я влюблена в него, и это следовало признать со всей прямотой! Я не любила Макса так, как Генри, вот почему мне и хочется сейчас убежать. Но это не страх, я никому больше не позволю меня испугать!
— Значит, ты позволяешь себе рыдать у меня на груди, едва ли не рвать на себе волосы, но, как только я прошу объясниться, проглатываешь язык! — язвительно воскликнул Генри, сев прямо на стол и приняв непринужденную позу. — Так скажешь, в чем дело, или нет?!
— Нет! — отрезала Хилари, решив покончить со всем этим раз и навсегда. Это следовало бы сделать еще неделю, нет, месяц назад. — Ты платишь мне зарплату, Генри, но это не дает тебе права вмешиваться в мои мысли и чувства!
Какой ужас! Зачем я так вызывающе себя веду?! Кто меня тянет за язык? Но иначе нельзя, ответила себе Хилари, иначе я однажды не совладаю с собой и пропаду. Уж лучше Генри меня сейчас возненавидит.
— Может быть, я не устраиваю тебя в качестве няни Доминико? Если так, я с радостью возьму расчет и покину тебя навеки. Ты этого добиваешься?
Генри продолжал смотреть на нее абсолютно невозмутимо, Она же не выдержала взгляда его черных глаз и потупилась.
— Возможно, так даже будет лучше, — задумчиво произнес он. — Однако мне потребуется время, чтобы все хорошенько взвесить. Нельзя не принимать во внимание Доминико. Ты согласна со мной? Я сообщу тебе о своем решении. Договорились?
— Договорились! — откровенно вызывающим тоном ответила Хилари. — Я могу быть свободна?
— Разумеется, свободна, — холодно ответил Генри. — Я и не удерживал тебя силой.