Добро с кулаками
Шрифт:
Пархатый определённо являлся главарём, что бросалось в глаза с первых секунд. Это проявлялось и в умении подать себя и в тяжёлом взгляде исподлобья коим он сверлил легавых, и в пренебрежительно брошенном вальтере.
– Таки сколько необходимо дать гражданину начальнику, чтобы несчастного Лазаря отпустили восвояси? Как всегда, чего не коснись, виноват еврей. С какого такого праздника в главари определили? А может я не согласен. А может мне наоборот, в шестёрках ходить интереснее. – Прямо с порога подвала принялся причитать и торговаться Пархатый, преимущественно обращаясь к Олегу.
– Сто восемьдесят шекелей готов отдать бедный измученный Лазарь прямо сейчас, прямо вот тут, взамен на свободу. А ведь это тысяча двести пятьдесят четыре рубля шестьдесят копеек, по курсу вашего времени гражданин начальник. Всё что есть отдаю и пускай несчастные детки мои останутся голодными. Ну как? Таки берёте? – Со стороны смотрелось так, что жид как будто хитрит.
– Маловато ты
– Ни-ни-ни! Секундочку, гражданин начальник. Одну секундочку. Побойтесь Бога, вы всё перепутали. Вы тысячу двести на ваше время применили, в то время, как тратить вам тысячу двести после второй мировой войны придется, а это уже совсем другая мера. Можно не раз в магазин сходить и не два, а можно и на курорт прокатится допустим в Ялту. Двести шекелей, и точка! И режьте меня на ремни, не шекелем более. Хотите больше, извольте – двенадцать процентов годовых взамен положенных двадцати и то, только в знак моего к вам глубочайшего уважения, да отдавая дань сложившейся ситуации.
Неожиданно один из рядом стоящих с Пархатым милиционер вышел вперёд, гневно вздёрнул руку, направил указательный палец на еврея и по-пролетарски громко, и чётко начеканил следующее:
Вот посмотрите вы сюда – в глазах болото и трясина,Ни грамма совести, стыда, не смоют мыло и водаВсе злодеяния жида!Сравните меру у людей: один умней, другой добрей,Проворней третий и смелей. Теперь как меряет еврей,Тут чем хитрей ты и подлей, чем больше обманул людейТем соответственно пархатей!И в о концовке скажем мы – Не все евреи есть жиды,Но в ком действительно сидит пархатый, подлый, вёрткий жидТот справедливою рукою да непременно будет бит!Касаемо этого жида, давайте нам его сюда,Нагнём без боли и следа!Ведь есть блестящая идея! Идея в том, чтоб съесть еврея!Запить вином, заесть рагу! А утром выложить в тюрьму!Ну а в тюрьме пархатый жид, уж никому не навредит. И у народа есть вердикт, пускай пожизненно сидит!Сперва раздались жиденькие, но затем перешедшие в овации бурные рукоплескания. Хлопали в ладоши абсолютно все. Лупили что есть силы милиционеры, побросав винтовки. Где-то позади смачно как могли в наручниках, хлопали упакованные в автозаке заключённые, но самое удивительное что хлопал и сам Пархатый, правда недобро косясь на милиционера – поэта.
– Ну что тут скажешь! Молодец, да и только! Весьма недурственно! Сам придумал? – Спросил Олег
– Только что в голове родилось. Не смог сдержаться, товарищ Хоботов, уж извините! – Отвечал немного смущённый внезапно обрушившейся славой милиционер.
– Во голова! Прямо мои мысли прочитал! Ничего страшного, такие вещи, братец, сдерживать нет надобности. – Проговорил довольный Олег
– А я знал одного паренька, который повесился узнав, что в нём есть четвертинка от жида! – Попробовал было вставить другой милиционер, явно завидуя внезапному успеху сослуживца. Но его попросту не заметили.
– Правда?! Тогда вот ещё! – Ответил воодушевлённый милиционер поэт и незамедлительно вы родил на белый свет свежий стих.
Подружились жид и Сашка, стали не разлей вода,Много лет они дружили, пока не пришла бедаВоровал продукты Сашка на базаре у прудаНе для гонору какого, а заставила судьба.Делал он это блестяще день за днём и без труда,И за Сашкину за бошку посулили два ведра,Молодой ещё картошки вместе с крынкой молока!Вышел год неурожайным, все остались без еды.Исключением не стали и пархатые жиды!Выходи приятель Сашка, поиграем у воротПознакомимся с девчонкой, что на Кисловке живёт!И посажен Сашка в яму, весь побитый и в грязи.Почему не понимает. Как? За что? В какой связи?!Пухнет с голоду, страдает, но друзей не выдаёт,Ну, а жид картошку варит, песни весело поёт!Скользкий жид картошку жарит, упиваясь молоком,Да в мундирах запекает, как положено с дымком!Вот такие вот друзья, Братцы эти жидовья!Брависсимо! – Первым закричал Олег под новый шквал аплодисментов. – По-моему, так определённо лучше, чем в первый раз! Не дружище у тебя просто наверняка муза на плечах сидит да в темечко зацеловывает. Тут мы с тобой схожи. Однако предлагаю сперва доделать дело, а уже потом соберёмся все вместе у меня на даче и как следует повеселимся по этому поводу. Уверен, ты побалуешь нас ещё не одним стихотворением на подобную тематику.
Подобно алому пиону, взошло в саду дитя СионаИ дивный, яркий, майский сад прекрасней стал, ажво сто крат. Закапал дождь, живительною влагой,питая землю и цветы.Как будто стало всем растениям мало, волшебных капель утренней росы.Закончилась вода на небе и солнце вышло из-за туч,Немного все оцепенели, глядь, а пион-то стал колюч…Отвечал на предложение Олега поскорее доделать дело, поэт-милиционер уже нараспев. Казалось, он вошёл в раж и уже не в состоянии себя контролировать, а тем более остановиться.
– Стоп! Стоп! Стоп! – Скомандовал Олег. – Друга, всё это конечно прекрасно, но так мы с тобой тут до второго пришествия застрянем. Опосля! Говорю же тебе – После!
На этот раз милиционер-поэт хоть и с явно читаемой досадой, но подчинился.
И снова переключившись на главаря, Олег продолжил задержание.
– Ну-ка, покажи свои шекели, борода плешивая. Посмотреть хоть, как они выглядят. Всё одно отнимем и сдадим государству. Капитан Хоботов взяток не берёт и с бандитами не договаривается. Запомни это раз и навсегда, и другим расскажи, гнида! Давай выворачивай карманы. Живее!
На это дитя Сиона весьма искусно изобразил то, что полез за деньгами, вытащил горсть каких-то монеток и якобы случайно рассыпал их аккурат возле кучи конфискованного оружия. Несколько рядом стоявших милиционеров бросились поднимать монетки, бросился и Олег. Да не углядели, как бросился и Пархатый, да только не монетки, а револьвер подобрал, сволочь. Грохнул выстрел в одного из ближе стоящих синепогонников, которым оказался конечно же милиционер-поэт. Милиционер-поэт как стоял, так и сел корчась от боли, хватаясь за живот, подтверждая тем самым жестокие строки Талмуда о том, что лучший из гоев достоин смерти. А Пархатый бросился бежать всё время ловко разворачиваясь и резво отстреливаясь на ходу. Выпустил в обрезанного весь барабан своего револьвера и Олег. Да безрезультатно. Казалось пули не берут будто заговорённого Пархатого, и он вот-вот уйдет. Палили изо всех винтовок, вокруг поднялся пороховой дым, и вот тут злодейская пуля попала Олегу прямо в сердце. А ведь здорово жидёнышь на страстях сыграл, как на скрипке, было последним, что мелькнуло в голове Олега. Закружилась голова, и Олег упал. И окропился по утру снежок красненьким.
Тут обстановка сна изменилась, и Олег ощутил себя тореадором на арене вместе с разъярённым быком, толпа весело гудела и улюлюкала. Вместо шпаги у Олега в одной руке почему-то оказалась бутылка коньяку, в другой же совершенно бесполезная в данной ситуации котлета на вилке. Бык тем временем разогнался и в один миг оказался рядом с остолбеневшем Олегом.
– Ты что ли тут тореадор? – Спросил нагловато бык человеческим голосом и получив неуверенный ответ бык продолжал. – Так чего стоишь словно пень трухлявый, время только моё и своё тратишь. Давай уже скорее пихай котлету в карман и понарошку убей меня своей вилкой в ухо. Пусть потешатся, живодёры, – при этом бык гневно оглядел залившимися кровью глазами, весёлую толпу.