Доброе сердце
Шрифт:
Она закрыла глаза и прижала руку к груди, как будто хотела усмирить сердце, которое никак не хотело успокоиться. Нет, пора переключиться на что-то другое. Что бы такое придумать? Ну вот, например, я хочу есть, подумала она, по-детски радуясь этому. И Шон, наверное, тоже. Даже мысленно произнеся его имя, она улыбнулась. Если бы в этот момент она оглянулась и посмотрела в зеркало, то заметила бы те самые изменения, которые надеялась увидеть.
Вместо этого она рассмеялась. Раньше ей никогда не приходилось испытывать такие бурные проявления счастья, и она не знала, как удержать
А это действительно тяжелая ситуация, сурово напомнила она себе, спускаясь по лестнице. Один человек погиб, другой оклеветан, а гнусная женщина извлекает выгоду из обеих трагедий. Нужно что-то делать. Но... позже. Сначала она приготовит что-нибудь Шону.
И с легким сердцем и парящим шагом Сьюзен сбежала по лестнице и влетела на кухню.
Прелестная кухня, думала она, доставая продукты из холодильника и складывая их на стол. Конечно, слишком большая, но так хорошо спланирована, что все под рукой. Она восхитилась, найдя ножи в специальном отделении: именно там, где они и должны быть. Быстрыми, умелыми движениями она резала хлеб, прислушиваясь к мелодичному звуку, который издавал нож, и любуясь натюрмортом из помидоров, моркови и салата в стеклянной вазе. Она улыбалась и мурлыкала что-то себе под нос, забыв обо всем на свете.
— Что вы делаете? — раздался в дверях голос Шона.
Сияя, Сьюзен обернулась к нему, и ее улыбка угасла. Потом она посмотрела на него внимательно и нахмурилась, почувствовав, как исчезает чувство беспечной легкости, и с горечью подумала, что слишком сильно зависит от того, как смотрит на нее этот человек.
Его темные густые волосы были взлохмачены, на лбу пролегли глубокие морщины, рот сурово сжат, а глаза смотрели пусто и безжизненно.
— Вы выглядите ужасно, — сказала Сьюзен.
В ответ он только приподнял бровь.
— Вам нужно поесть. Я готовлю завтрак. Идите, переоденьтесь.
Какое-то время он молча наблюдал, как она делает салат.
— Извините, я обязан был догадаться, что вы захотите поесть перед отъездом.
Ее руки замерли над салатницей. Мысленно она рассмеялась и весело спросила: «перед отъездом»? А с чего это ты решил, что я собираюсь уехать? Но вслух она ничего не произнесла, чувствуя, как новенькая, еще такая хрупкая скорлупка счастья начинает раскалываться, как тонкий фарфор на сильном морозе.
Невозможно, чтобы он желал ее отъезда. Он же понимает — все изменилось: Сьюзен Конти, наконец, открыла свое сердце, ему остается только войти...
— Вы уже заказали билет или хотите, чтобы это сделал я?
Она почувствовала, как ее мысли ударились о кирпичную стену, так холодно и безразлично это прозвучало.
Сьюзен беспомощно посмотрела на салат и вновь ощутила себя ребенком, уже в который раз обманутым в наивной вере, что счастье немимолетно.
Она закрыла глаза и почувствовала, что у нее болит сердце. Сьюзен, тебя все время сбивают с ног, а ты поднимаешься, чтобы тебя опять ударили. Только потому, что он проявил немного внимания к тебе, ты решила, что он хочет, чтобы ты осталась здесь навсегда.
Но ему захотелось дотронуться до меня, упрямо напомнила она себе. Он сказал, что между нами что-то происходит...
— Что с салатом?
Это прозвучало так неожиданно, что она вздрогнула и прижала руку к груди. Зелень осыпала ее свитер и упала на пол.
— О, — сказала она убитым голосом и прикусила губу, сдерживая полузабытое, детское желание расплакаться.
— Я уберу. — Он вытер пол и выпрямился. — Вы не ответили мне.
Сьюзен почувствовала отчаяние. И это даже принесло ей какое-то мазохистское удовлетворение — все, увы, слишком знакомо. Ей показалось, что она всегда была беспомощным зрителем в театре своей жизни, который ничего не в силах изменить. Давным-давно она не смогла предотвратить женитьбу отца, потом не сумела отстоять свою собственную комнату, когда сестры потребовали, чтобы она уступила ее.
— Им так нравится твоя угловая комната, дочка. Ты ведь не возражаешь?
И она не осталась жить в своем доме после смерти отца. Ее всегда слишком легко отодвигали, когда она оказывалась на пути чьих-нибудь желаний.
Но ведь ты всегда уступала без борьбы? — этот вопрос прозвучал так громко, что Сьюзен замерла. — А если бы ты хоть один раз сказала «нет»? Нет, я не отдам свою комнату, нет, я не уйду из отцовского дома... Что было бы, Сьюзен, если бы ты перестала молча уступать?
Эта мысль полностью захватила ее: нужно просто перестать быть беспомощной.
— Нет. — Она произнесла это осторожно и очень тихо.
— Что? — переспросил Шон.
Очень аккуратно и очень медленно она положила ложку в салатницу и повернулась к нему.
— Нет, — произнесла она погромче. Затем посмотрела в его холодные серые глаза и добавила. — Я не уезжаю.
Взгляд ее стал твердым, а голос ровным, но сердце замерло в ужасе, ожидая ответа. Выражение его глаз изменилось.
— Не уезжаете? Что это означает? Вы намереваетесь остаться здесь навсегда?
Сьюзен помедлила, чувствуя, как от этого ледяного, саркастического тона тает ее решимость.
— Нет... только до тех пор, пока не сумею доказать... — она запнулась, подбирая правильные слова.
Он не двигался, но глаза его нетерпеливо заблестели, и в них появился огонек недоверия.
— И что же вы собираетесь доказывать? — резко спросил он. И не успела она ответить, как подозрительность в его взгляде сменилась мрачной уверенностью. — Что я действительно способен на то, что описывает Джудит? — его голос стал очень жестким. — Вы ждете окончательного подтверждения моей низости, чтобы написать этот проклятый сценарий с чистой совестью?
Сьюзен протестующе замотала головой, но он, казалось, не замечал этого.
— Тогда позвольте, я сэкономлю ваше и свое время, — прорычал он и, сделав шаг вперед, так грубо схватил ее за плечи, что она задохнулась. — Существование именно этого Шона Форрестера вы хотите доказать? Это тот человек, который сделает фильму кассу? — Его пальцы впивались в ее тело, глаза сузились. Он сделал еще один шаг и сильно прижал ее к себе.
— Человек, который берет все, что захочет, и плюет на последствия — именно в такого Шона Форрестера вы хотите верить, да?