Доброволец
Шрифт:
– Иди же ты!
– Товарищ, у меня казаки деньги повыгребли, денег нет совсем. Зато есть серебряный портсигар, они его не нащупали. И крестик золотой – снять посовестились… Забирай, товарищ, кожанку бери, там еще махорка в кармане, все забирай, только дай мне уйти. Я умирать не хочу, – его слова звучали глухо, но выговор оставался твердым. Страх смерти еще не взял над ним власть.
– Иди, а не то кольну штыком.
– Все равно вам конец, так хоть доброе дело сделаешь, меня от расстрела убережешь!
Острие
– Та-акс. Значит, финис коронат опус… [2] – спокойно сказал он, открывая дверь в сени.
…Вайскопф велел:
– Помоги-ка, Денисов. Узлы от мороза как каменные!
Я прислонил винтовку к стене и принялся вместе со взводным расплетать хитрую казачью вязку. Отчаявшись справиться с нею, Вайскопф вынул нож и полоснул по веревкам. Я хотел было уйти: конечно, любопытство разбирало – кто таков «товарищ», да как с ним поступят. Но моя, солдатская работа здесь закончилась, пора было и честь знать. Однако Вайскопф остановил меня.
2
Конец – делу венец (лат.).
– Останься. Если придется подметки резать, поможешь. А если начнет бунтовать, подколешь. Покуда сядь, погрейся.
– Подметки? – оторопело переспросил я.
– Они самые. Иногда там интересные бумажки прячут…
Хорошо экипирован был красный конник. Каракулевая шапка с красной ленточкой, новенькая кожаная тужурка и теплая фуфайка под ней, сапоги сшиты явно на заказ. Все это сидело на пленном щегольски, выдавая кавалериста по призванию, а не только по мобилизационному назначению.
В избе, кроме нас троих, сидел еще Карголомский, да пожилая казачка, возившаяся в кухонном закутке. Князь навис над столом, когда взводный принялся раскладывать документы, добытые из карманов кожанки.
– Интересно… Польской Иван Кириллович… Командир взвода у товарища Буденного… О! Еще и член партии у товарища Ленина…
– Что?! – Вайскопф на мгновение окаменел. Видно было лишь, как играют желваки на скулах. А потом без замаха – тресь! – и товарищ Польской, сшибив табуретку, летит на пол.
Лицо Вайскопфа исказилось от бешенства. Карголомский негромко произнест:
– Мартин…
Взводный, сдерживаясь, протянул руку красному командиру и помог подняться.
Вдруг глаза князя наполнились безграничным удивлением.
– Господи помилуй… Мартин, как видно, не напрасно ты пытался превратить его лицо в эскалоп.
– А что, появилась какая-то особенная причина?
– О да! Еще секунду назад ее не было, и я пытался тебя остановить от проявления кшатрических эмоций. Взгляни.
Он указал куда-то не пол.
Вайскопф нагнулся и поднял с пола маленькую вещицу. Наверное, она вылетела из потайного кармана кожанки, когда товарищ Польский таранил пятой точкой табуретку.
– Да-да, господа. Это орден Святого Владимира, офицерская награда. Получена в 1915 году мною, подъесаулом Польским из потомственных дворян Области Войска Донского. Не удивляйтесь.
– Ах ты мразь! С хамами…
Тресь!
Пленник, вытирая кровь с губ, усмехается:
– Так-то ты с пленными обращаешься, кадет…
Вайскопф одним диким скачком оказывается у тела, распростертого на полу. Убьет ведь. Убьет.
– Охолони, Мартин!
– А?
В дверях стоит Алферьев.
– Допрос еще не закончен. Это раз. И не марайся. Это два.
Взводный, тяжело дыша, делает несколько шагов назад и садится на лавку.
– Вы понимаете свое положение?
Пленник, не торопясь, встает, отряхивается и отвечает ротному:
– Отлично понимаю. Вы расстреляете меня. Что ж, так тому и быть. Только прошу вас, увольте от издевательств.
Вайскопф бормочет вполголоса немецкие ругательства, чего с ним никогда не бывало: за полгода, пока мы вместе воюем, ни слова по-немецки.
– Это вы изуродовали князька у инородцев?
– Нет. Не я, и даже не мои люди. Но кто-то из наших – я слышал эту историю.
Алферьев скептически поджал губы.
– У меня нет возможности проверить ваши слова.
– А у меня нет доказательств моей правоты. Только слово чести.
Вайскопф живо отреагировал:
– У подлецов чести нет.
Пленник пожал плечами. Мол, потомки разберутся, кто тут подлец, а кто сущий ангел.
– Боюсь, Иван Кириллович, это не играет особой роли, – продолжил ротный. – Мой друг не столь уж неправ, но, допустим, мы поверили вам. Допустим, это не вы и не ваши подчиненные учинили зверство… Партийный билет с вашей фамилией дает нам достаточный повод, чтобы лишить вас жизни.
Польской промолчал, опустив голову. На фронте за меньшее ставят к стенке. Большевик, да еще из дворян – два верных приговора сразу, без суда и следствия. Тут и говорить-то, по большому счету, не о чем.
– Вы можете сообщить нечто важное о составе и численности неприятеля, о планах вашего командования?
– Как мне вас величать, господин капитан?
– Денисом Владимировичем.
– Так вот, уважаемый Денис Владимирович, я не понимаю, к чему продолжать нашу игру. Уверен, вас не очень интересуют наш состав, численность, планы. Общая картина такова, что в ближайшее время мы будем наступать, а вы – отступать, вот и все. Я не очень много знаю и не надеюсь составить скудными показаниями весомый аргумент для спасения собственной жизни. Зато я помню об офицерской чести, чего бы ни говорил ваш друг-троглодит…