Добрые друзья
Шрифт:
Мистер Окройд покосился на часы. К этому времени он обычно возвращался в театр — ему нравилось приходить пораньше, — и время уже поджимало: еще несколько минут, и он опоздает. Поэтому он вкратце рассказал другу о событиях минувшей зимы, но и тут его перебили: к ним протолкался верзила с огромными седыми усищами и положил руку на плечо Джоби. «Пора за дело», — изрек он и исчез.
— Торговец линолеумом, — пояснил Джоби. — Надо идти, дружище. Слушай, а как твоя труппа-то зовется? Говоришь, всю неделю тут выступают?
— Верно. «Добрые друзья».
Джоби вытаращил глаза, беззвучно присвистнул и в следующий миг помрачнел.
— Джордж, у вас последнее
— То есть?
— Да не знаю, чего угодно!
— Ну… с задних рядов иногда что-то кричат… Мы, признаться, к такому не привыкли. Артисты грят, мол, нас «освистывают» — хотя все прочие зрители в восторге, только вот на последних рядах смутьяны завелись.
— Берегись, Джордж, — сказал Джоби, застегивая пальто. — Коли не будете начеку, влипнете в неприятности. Не спрашивай, откуда я знаю. Просто знаю и все. Нет, я не могу задержаться. Приходи еще — свидимся. — И с этими словами он отбыл.
Мистер Окройд приходил в пятницу вечером и в субботу днем, но Джоби больше не встретил. Как ни странно, в четверг и в пятницу ничего «скверного» во время концертов не происходило, и все «Добрые друзья», не догадываясь, что ждет их впереди, поздравили себя с благополучным избавлением от шайки свистящих и топочущих хулиганов. Однако мистер Окройд не спешил радоваться. Вокруг творилось что-то загадочное. Даже мистер Джок Кэмпбелл не мог разобраться в происходящем, хотя, по его мнению — основанному на богатом опыте, — в любой толпе найдется несколько сумасшедших. Пусть все шло очень хорошо, факт оставался фактом, и мистер Окройд не мог его игнорировать: Джоби Джексон велел ему быть настороже, а уж он-то вполне здоров и рассудителен — настоящий странствующий философ.
Глава 3
Иниго в Стране чудес
Иниго без особого удивления заметил, что гатфордский театр увеличивается в размерах, растет и распухает бесчисленными пролетами темных балконов. Оттого найти Сюзи становилось еще труднее — как будто играешь в прятки в Альберт-холле. Пройдя с четверть мили по огромному пустому балкону, он неожиданно обнаружил рядом с собой мистера Мильбрау из «Фельдера и Хантермана».
— ‘звините, сэр, — говорил мистер Мильбрау, — приехали Тарвины.
Почему-то это напугало Иниго. Он поспешил прочь, сбежал вниз по колоссальной лестнице и вошел на балкон ярусом ниже. Надо во что бы то ни стало найти Сюзи, она где-то здесь, на балконах! На полпути Иниго вновь встретил мистера Мильбрау.
— Вот он! — заорал мистер Мильбрау, и тут же включилось несколько прожекторов. В следующий миг перед ними появился мистер Тарвин, низенький и толстый, как никогда.
— Вот вы где, Джоллифант, — сказал он. — А мы вас ищем, чамха!
Вслед за ним на балкон вбежала ужасная миссис Тарвин. У нее была огромная голова размером с ведро для угля, а глаза сверкали как лампочки. Жуткое зрелище! Иниго развернулся и побежал: все огни тотчас потухли, кроме одного тусклого софита высоко под крышей. Иниго заметался среди черных зловещих теней. Пролетев в этом безумном спуске десяток балконов и бесчисленное множество извилистых лестниц, он наконец очутился в партере. Там был полный аншлаг, люди толпились даже в проходах. Весь зал теперь заливал ослепительный свет: выступление вот-вот начнется. Только тут Иниго впервые заметил, что на нем концертный фрак. Ему надо было пробраться через эту несметную толпу к сцене. Он толкался и толкался, пока наконец не дошел до сцены,
— Пойдем, Иниго, — прокаркал Джимми. — Ты опоздал. У нас новый номер — фортепианный дуэт. Мы нашли нового пианиста.
И он потащил Иниго к пианино. Там его поджидала, кивая и ухмыляясь, ужасная миссис Тарвин с громадной головой.
— Ни за что! — завопил Иниго, но Джимми вцепился в него мертвой хваткой.
— ‘се хорошо, хоррошо! — сказал мистер Мильбрау, подхватывая его под руку с другой стороны. Иниго брыкался и вырывался, но освободиться не мог.
— Хой, минуточку, минутку! — Голос принадлежал не Джимми и не мистеру Мильбрау. То был новый голос. Он не принимал участия в происходящем. Он словно бы остановил время. Иниго уставился на человека напротив, на его огромный нос с синими прожилками вен, одутловатые щеки и рыжие усы. Так выглядел джентльмен, севший с ним в вагон на Гатфордском вокзале! Да, они ехали вместе. Ехали вместе… но куда и зачем? Тут Иниго встряхнулся, зевнул, протер глаза и наконец все понял. Было субботнее утро, он ехал на встречу с мистером Пицнером из «Фельдера и Хантермана». Вчера, в пятницу утром, он отправил мистеру Пицнеру телеграмму, и тот, уже получив и прочитав письмо от мистера Мильбрау, ответил: «Да приезжайте послушаю песни завтра одиннадцать двенадцать утра». Иниго пришлось повозиться с расписанием. Успеет ли он доехать до Лондона и вернуться к праздничному чаепитию, которое Сюзи устраивает по случаю своего дня рождения? Придется поймать чертовски ранний поезд из Гатфорда в Бирмингем, а там сесть на экспресс.
Вот как Иниго очутился в раннем поезде. Проспав лишь несколько часов, он умылся ледяной водой, побрился в темноте, ошпарился чаем и рванул на вокзал по жутким темным улицам Гатфорда. И вот он здесь. Никто об этом даже не догадывается, с тоской подумал Иниго, обхватывая себя руками. Он ни словом не обмолвился друзьям о мистере Мильбрау, Фельдере, Хантермане и о своем срочном отъезде в Лондон. Эх… как же все сложно. Иниго думал ошарашить их приятной новостью по приезде обратно, — было б только чем ошарашивать. А если ничего не выйдет, никто и не узнает. Ему вовсе не хотелось еще ниже пасть в глазах Сюзи.
Иниго сел и потер руки. Он продрог, задеревенел, внутри зияла неприятная пустота. Слишком ранний час для путешествий на поездах, определенно. В окнах до сих пор яростно алело небо, и над пролетающими мимо полями висела промозглая дымка. Глаза почему-то горели и сами собой закрывались, а чтобы разглядеть что-нибудь, приходилось таращиться изо всех сил. Но даже с вытаращенными глазами окружающий мир казался Иниго иллюзорным. Сон висел над задворками его сознания, как туман над полями за окном. Этот мир — холодный вагон поезда, алый рассвет над незнакомыми пейзажами — представлялся Иниго почти столь же сказочным, сколь и мир бесконечных темных балконов, вездесущего Мильбрау и чудовищной головастой миссис Тарвин. Но этот мир, пусть не лишенный определенных неудобств, был бесконечно приятней того, вымышленного. В самом сердце его таился согревающий, бодрящий дух приключений. Эти два чувства не покидали Иниго весь день. В самой крохотной и сокровенной комнатке его разума сидел крошечный Иниго, обнимающий сам себя и воркующий над приключениями. А поскольку день начался, как во сне, увлекая Иниго сквозь мрак в неведомые дали, он так и не потерял налета иллюзорности; пусть он был большой, пестрый и полный подвижных силуэтов, это не мешало ему оставаться хрупким и готовым разлететься вдребезги от одного крика: «Не может быть!»