Добрые друзья
Шрифт:
Мисс Калландер широко распахнула глаза.
— Но как?! То есть, где вы будете играть?
— Вы совсем забыли, — с достоинством ответил Иниго, — что внизу, в нашей прогнившей насквозь классной комнате, стоит инструмент — назвать его пианино язык не поворачивается.
— Ах, мистер Джоллифант! — Она издала крошечный смешок, выражающий одновременно восторг и страх. — Это вы забыли, что миссис Тарвин запретила играть на нем по вечерам. Правда ведь, мистер Фелтон?
— Правда, Джоллифант, — кивнул Фелтон, серьезно сверкнув очками. — Жаль, конечно, но так она и сказала.
— Друзья мои, товарищи по несчастью, благодарю вас за предостережения и заботу, но меня не интересуют подобные приказы, деспотические запреты… э-э… подрывающие самые основы человеческой свободы. Что такое раб твой — пес, чтобы не сделать такого большого дела [13] ?
13
Перефразированная библейская цитата: «И сказал Азаил: что такое раб твой, пес, чтоб мог сделать такое большое дело?» Библия. Ветхий Завет. Четвертая книга Царств, 8:13.
С этими словами Иниго демонстративно сошел по лестнице в угрюмую классную комнату — некогда гостиную усадьбы Уошбери, а ныне безрадостный зал, полный парт, грифельных досок и желтеющих географических карт. Уже спустились сумерки, поэтому Иниго включил резкий дрожащий свет и прошел в дальний угол комнаты, где уселся за маленькое пианино охряного цвета со скорбными голубоватыми клавишами — подобные инструменты нарочно придумывают и собирают для учреждений с прижимистыми хозяевами. Педаль скрипела, клавиши застревали, издавая печальные металлические звуки, но все же это было пианино, а значит, из него можно было выжать музыку.
Надо отметить, что игра Иниго, наравне с французским, историей и крикетом, эффектна, но поверхностна. Он не из тех вдумчивых и старательных исполнителей, что до последнего форшлага разучивают наизусть своих бахов и моцартов. Нет, техника у него никудышная, а вкус и того хуже. Сам он невысокого мнения о своих музыкальных способностях, а все его серьезные мысли, все лучшие порывы посвящены сочинению замысловатой прозы. Оставаясь наедине с собой, он считает себя новым Уолтером Патером [14] или Стивенсоном. Увы, писателем ему не бывать. Сколько Иниго ни старается, честные слова под его пером вопят от боли, как на дыбе, хотя сам об этом он не ведает. Ему суждено до последнего дня быть одним из томных воздыхателей Музы, которых она не одарит ни единым благосклонным взглядом. Иниго никогда не напишет стоящей книги, пусть его жизнь будет полна запахов и ароматов литературы. Для нее он навек потерян — впрочем, сам Иниго вполне доволен своей участью, поскольку относится к числу тех скромных претендентов (а в душе он вполне скромен), которым вид безнадежно загубленной рукописи доставляет больше радости, нежели многим состоявшимся писателям — целая полка гениальных томов. С другой стороны, в его музыкальных эскападах (именно они делали его всеобщим любимчиком в Кембридже и желанным гостем на любой вечеринке, пусть сам он относился к ним с благосклонным презрением) проблескивал гений. Его игра была легкой, свежей и отчего-то восхитительно смешной; клавиши под его пальцами начинали жить сказочной жизнью. Иниго не только читал с листа и на ходу приукрашивал популярные мелодии и песенки, пользующиеся неизменным спросом у публики, не только умел подобрать песню на слух и дополнить ее парочкой собственных пассажей, но и влет сочинял невероятно забавные мелодийки, цинично-сентиментальные штучки на злобу дня, весьма похожие на те песни-бабочки, что облетают весь мир и незаметно уходят в безвестность. В этих мотивах собственного сочинения была изюминка, нечто одновременно грустное и забавное, свойственное только им. Стоило Иниго заиграть, как все слушатели невольно начинали притоптывать, а те, кто тщетно пытался запомнить искрометный мотив, потом еще несколько педель сходили с ума. Вволю наигравшись, Иниго забрасывал эксперименты с клавишами и мелодиями. Он никогда не записывал свои сочинения на бумагу. Ему не приходило в голову, что в мире таких сочинителей раз-два и обчелся, а если бы и пришло, он бы наверняка не придал этому значения — ведь надо еще закончить «Последний рюкзак».
14
Уолтер Патер (1839–1894) — английский эссеист и искусствовед, главный идеолог эстетизма (последователями этого движения были Оскар Уайльд, Джордж Мур, Обри Бердслей и др.).
Вот уже несколько дней у него в голове крутился необычайно прелестный и беспардонный мотивчик, и теперь, сыграв для начала несколько эффектных пассажей, Иниго взялся его исполнить. Несколько минут он возился с тональностью ре-мажор и в конце концов перешел на излюбленный ми-бемоль. В следующий миг несчастная туша пианино ожила. Иниго поймал мелодию и стал с ней баловаться: она то заходилась в дисканте, то рычала басом, а потом вдруг бросалась наутек, игриво сверкнув красными каблуками и каштановыми кудряшками. Удержать ее не было никакой возможности. Она выписывала пируэты, дразнила парты, карты и грифельные доски: сам воздух словно пропитался ее неподражаемым озорством. Рампти-ди-тиди-ди, рамти-ди-тиди…Впрочем, что толку напускать туман или пытаться описать этот мотивчик словами? Теперь весь мир его знает (или знал вчера) — под названием «Свернем же за угол». Разумеется, тем вечером Иниго исполнил не окончательный вариант мелодии, которая со временем стала песней, а потом и танцевальной композицией: бабочка еще только-только выбиралась из кокона. Ее пока не успели пропеть, провыть, протрубить и опошлить на все возможные лады, но в ней уже звучала характерная чарующая насмешка над всем костным, скучным и тяжеловесным. Иниго крутил ее и так и эдак, сдабривал сверкающими россыпями высоких нот, в притворном отчаянии доводил до баса, а потом так звонко бил по клавишам, что стены классной комнаты исчезали, а на их месте возникала легкая прозрачная беседка среди зеленых садов, воплощение юности и веселого безрассудства. Проделывая все это, Иниго громко хохотал.
— Мистер Джоллифант! — Строгий голос из коридора.
Рампти-ди-тиди-ди. Ничего лучше он пока не сочинил. Вот каким должен быть субботний вечер! С первой же ноты он затанцевал по школе Уошбери, пронесся по длинному угрюмому полю и вприпрыжку помчался к светлым городам, каких не сыщешь ни на одной карте.
— Мистер Джоллифант! — На сей раз хриплый визгливый голос раздался совсем близко.
Рампти-ди-тиди. Новые друзья брали тебя за руки и увлекали прочь, сквозь ряды хохочущих дев…
— Мистер Джоллифант!
Наконец Иниго очнулся, скинул руки с клавиш и обнаружил перед собой вполне реальную миссис Тарвин, побелевшую от злости. В следующий миг он скривился и окинул недовольным взглядом ее бесформенный черный силуэт, седые волосы, убранные ветхой лентой, очки в стальной оправе и вытянутое землистое лицо, которое самым возмутительным и неприятным образом контрастировало с огромной тушей ее тела.
— Вы что, не слышите? — в ярости вопросила она.
— Никак нет. — Иниго растерянно улыбнулся. В его голове все еще звенела шаловливая мелодия.
— Немедленно прекратите играть, прекратите играть! — возопила миссис Тарвин. Она часто повторяла концовку предложения, причем на второй раз резко повышала голос, неизменно приводя в восторг уошберийских пародистов. — Я вроде бы ясно дала понять, что по вечерам играть на пианино категорически запрещено, запрещено!
— Но ведь мне больше некогда на нем играть, совершенно некогда, — ответил Иниго. Сам того не желая, он уже начал ее пародировать. — И вообще, я даю некоторым мальчикам уроки музыки. Музыка — дополнительный предмет, и… э-э… плату за уроки я делю с вами. Как же мне преподавать музыку, если я сам не играю? — Он широко улыбнулся.
Ответной улыбки не последовало. Миссис Тарвин познакомилась с Иниго всего неделю назад и уже отнесла его к числу мужниных промахов.
— Уроки музыки совершенно не важны, не важны, — ледяным тоном проговорила она. — Тем более, чтобы преподавать музыку, вовсе не обязательно поднимать такой шум и играть мюзик-холльные безделицы среди ночи, когда все мальчики в постели, давным-давно в постели!
— Между прочим, чем дольше лежишь в постели, тем крепче сон… — начал было Иниго.
— Довольно, мистер Джоллифант. У нас такое правило: не играть, не играть на пианино по вечерам. — Она резко развернулась, будто на шарнире, подобрала юбки и вышла вон.
Иниго отправился следом, тихо насвистывая свежий мотивчик — теперь в нем звучал не только зажигательный ритм, но и определенные бунтарские нотки. Наверху, по дороге в свою комнату, он встретил мисс Калландер — судя по всему, она стояла там с самого начала и подслушивала.
— Я видела, как она спустилась! Вам запретили играть?