Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Рауш Джонатан

Таким образом креационисты начали представлять себя в качестве подавляемого меньшинства. “В существующей системе… студентам внушают философию светского гуманизма, – жаловался один типичный креационист. – Авторитаризм средневековой церкви сменился авторитаризмом рационалистического материализма. Конституционные права нарушаются, и свободное научное исследование душится в плену этого догматизма”¹⁰. То же имел в виду и чиновник от образования в штате Аризона, христианин-фундаменталист, когда говорил: если родители объясняют ребенку, что Земля плоская, то учителя не имеют права им возражать. Никто не имеет права навязывать свое мнение другим, говорили христиане, а идея о том, что человек произошел от более ранних видов, – просто мнение некоторых людей. Да, распространенное мнение; да, мнение экспертов. Но меньшинства тоже имеют свои права, а эксперты могут ошибаться.

В ответ на свою жалобу они получили от интеллектуальной элиты только насмешки. Когда креационист заявляет, что нечто, давно выброшенное на обочину истории, на самом деле – правда о происхождении человека,

ему говорят: “Вы ошибаетесь”. Когда он спрашивает: “Что же дает вам право задавать стандарты правды?”, ему отвечают: “Просто мы правы, вот и все”. А когда он умоляет ответить, почему его картину мира нельзя представлять хотя бы как равноценную альтернативу, кто-нибудь обязательно скажет ему: “Да ты дурак”. Все это – плохие ответы, высокомерные и нечестные. Довольно глупо притворяться, что справедливо объявлять “неправильными” чьи-то убеждения только по той причине, что интеллектуальный истеблишмент не считает их научными. Если мы – те, кто придерживается дарвинистского взгляда на мир, – настаиваем, что наш подход предпочтителен (а мы должны на этом настаивать), и если это причиняет нашим оппонентам боль или вызывает у них ярость, то у нас должен быть какой-то более весомый аргумент, чем “просто мы правы, а вы ошибаетесь, вот и все”. Если у нас такого аргумента нет, то стыд нам и позор.

Но жалобу креационистов все-таки проигнорировали. Они проиграли суд в 1982 году, когда Акт о равном отношении к научному креационизму и научному эволюционизму в Арканзасе был отменен федеральным судьей: он постановил, что этот акт способствует незаконному внедрению в государственные школы преподавания закона божьего. Проиграли они и еще один похожий суд в Луизиане, на этот раз в Верховном суде США¹¹. Правда, в решении Верховного суда присутствовало особое мнение двух судей, которые страстно доказывали, что большинство в данном случае действительно притесняет меньшинство. Были и другие признаки ослабления позиций под натиском креационистов, требовавших справедливого отношения. В ноябре 1989 года управление по делам образования в штате Калифорния под давлением христиан-евангелистов приняло рекомендации по составлению учебников, удалив из них указание на эволюцию как на “научный факт”. (Вопрос о механизмах эволюции до сих пор вызывает некоторые разногласия, но то, что эволюция имела место, – факт эволюции – принимается большинством ученых, как и все, что установлено наукой.) Из рекомендаций исчезли правдивые утверждения: “Среди ученых нет разногласий по поводу того, что эволюция происходила и продолжает происходить; следовательно, эволюция рассматривается как научный факт” и “Это показывает, что жизнь постепенно становилась все более разнообразной и более старые виды сменялись более новыми”¹².

Такое смягчение ситуации имело свои причины. Справедливые наблюдатели вынуждены были признать, что креационисты в чем-то правы. Одно дело – доказывать превосходство своей позиции, и совсем другое – ожидать отношения на равных. Почему эволюционная, “официальная”, наука должна быть единственно признаваемой? Сам Рональд Рейган заявил, что если уж мы преподаем эволюцию, то должны преподавать и библейскую историю сотворения мира; опрос общественного мнения выявил, что три четверти населения с ним согласны.

Если бы на этом все закончилось, было бы не так интересно. Но в 1970-е и особенно в 1980-е годы ситуация обрела еще одно измерение. В битве за интеллектуальную “честность” – за эгалитаристский принцип – появилась новая мощная сила.

К 1980-м годам креационисты были уже не одни. Точно такую же логику взяли на вооружение их противники – политические левые. Как насчет позиций меньшинств? Почему их не преподносят хотя бы в качестве альтернативы мужской и европоцентристской мейнстримовой традиции преподавать историю и общественные науки? “Коренные народы утверждают, что были созданы на этой земле, что они произошли из земли, а не из Европы или Азии, – говорил один активист. – Почему бы не дать этим теориям право быть услышанными? Представлять ту или иную теорию как истину и игнорировать религиозные убеждения людей – это расизм”¹³. В 1989 году рабочая группа по вопросам меньшинств доложила председателю комиссии по образованию штата Нью-Йорк, что “афроамериканцы, американцы азиатского происхождения, пуэрториканцы/латиноамериканцы и коренные американцы – все стали жертвами интеллектуального угнетения, которое характеризовало культуру и институты Соединенных Штатов и европейско-американского мира на протяжении многих столетий”¹⁴. Даже в разговоре на такие темы, как, например, создание конституции, составители учебного плана должны найти место для рассказа о том, какой вклад в этот процесс внесла каждая из основных этнических групп, – так сочли в рабочей группе¹⁵. До этого креационисты говорили, что тема сотворения человека слишком важна и профессиональные биологи, будучи пристрастными из-за своей принадлежности к светскому гуманизму, не имеют права ее монополизировать. Теперь другие стали говорить о том, что тема конституционного наследия Америки слишком важна для того, чтобы отдать ее на откуп противоречивым историкам, пристрастным по причине своей принадлежности к привилегированной белой расе и мужскому полу.

Здесь мы снова сталкиваемся с обвинениями в том, что позиция науки насаждается, а альтернативные точки зрения подавляются и блокируются. Из-за европоцентричности “образовательные системы штата Нью-Йорк и всех Соединенных Штатов Америки дали старт процессам «неправильного образования», которое надо пересмотреть и поменять”¹⁶. Все больше активистов, защищающих права меньшинств, стали открыто отрицать легитимность господствующего научного и интеллектуального истеблишмента (науку “белых европейцев”). Как сказал один телевизионный продюсер, “афроамериканцы теперь достаточно умны для того, чтобы понимать: при написании истории нас всю жизнь игнорировали. Поэтому мы не ждем одобрения белых ученых, чтобы поверить в правильность выводов, сделанных учеными африканского и афроамериканского происхождения”¹⁷. Итак, у нас уже появились: эволюционная наука, креационистская наука, мужская наука, женская наука, наука белых, наука черных. Примерно в это время люди стали носить футболки с надписью “Это фишка черных. Тебе не понять”.

Так, активисты, защищающие права меньшинств, стали все чаще использовать свою версию аргументов креационистов. Они говорили, что традиционные наука и система образования умалчивали о роли чернокожих в истории – например, об африканском происхождении древних египтян. В мультикультурном учебном плане, принятом в некоторых школьных округах, говорилось, что Африка, особенно Египет, была в античности “мировым центром культуры и образования” и что древние египтяне были черными. Оставим в стороне вопрос о том, почему их цвет кожи должен иметь значение; важно, что здесь использовалось политическое давление для получения хотя бы равных условий для точки зрения аутсайдеров – а это в точности повестка креационистов. И, так же как и в случае с креационизмом, научная сторона вопроса была спорной. Что касается утверждения, что древние египтяне были чернокожими, эссеист Джон Лео написал, что “обзвонил семь случайным образом выбранных египтологов из разных частей страны, и все семеро сказали, что это совершенная неправда, а потом попросили оставить их комментарии анонимными. «Это слишком взрывоопасный вопрос, чтобы [публично] о нем высказываться», – объяснил один из них”¹⁸. (Не так давно кое-где в Соединенных Штатах биолог должен был обладать определенным мужеством, чтобы прямо назвать креационизм вздором.) Несомненно, количество таких случаев будет увеличиваться, по мере того, как все новые группы интересов будут требовать уважения и внимания к своей версии фактов.

Ситуация усложнилась, когда в спор включились ученые, выступающие за справедливость. Они сформулировали гораздо более сложный довод в пользу эгалитаризма, чем все то, что могли бы придумать креационисты. В общих чертах его можно сформулировать следующим образом.

Человеку свойственно быть пристрастным. Все мы пристрастны и имеем свои предпочтения и интересы, у каждого свой склад ума и своя точка зрения. Но наши пристрастия разнятся. Светское западное представление об объективности, о том, как отличить миф от реальности, распространилось во многом благодаря своего рода империализму – через пренебрежительное отношение к другим традициям, интересам женщин, выходцев из Африки и Азии и всех, кто не вписывался в культуру мужчин-европейцев. Представитель народа занде, считающий себя колдуном, или народа бороро, утверждающий, что он – красный попугай ара, или христианин, буквально верящий Библии, – все они вовсе не сумасшедшие, а просто меньшинства, жертвы гегемонии научного ордена, игнорируемые из-за своей слабости. Наука воплощает в себе мировоззрение белого европейца, и насаждать ее, настаивать на ней, отказываться признавать другие мировоззрения – это форма доминирования. Биологу и теоретику феминизма Рут Хаббард принадлежит фраза, под которой подписались бы многие из размышляющих сегодня на тему знания: “Само притязание на то, что наука объективна, аполитична и свободна от ценностных суждений, в высшей степени политизировано”¹⁹. Это значит, добавляет она, что научный метод “основан на специфическом понимании объективности, который мы, феминистки, должны поставить под сомнение”, – и именно это понимание не в последнюю очередь стало причиной социальной изолированности женщин, цветных людей и других меньшинств. (Она могла бы еще добавить “христиан-фундаменталистов”, но не сделала этого.)

Положа руку на сердце нужно признать, что в этих аргументах есть доля справедливости. Любая система, в рамках которой решается, кто объективно прав, представляет собой социальную систему и соответственно имеет политические последствия. Представители либеральной науки не бросают своих оппонентов в тюрьму, но отказываются уважать их убеждения, а отказать в уважении – значит причинить боль и вызвать негодование. В современных западных странах либеральное, научное понимание знания действительно претендует на единственную легитимность, и это своего рода интеллектуальный империализм – так же как интеллектуальным империализмом была бы претензия любого человека или системы на то, что только они имеют право отличать истинные убеждения от ложных. Любому, кто в этом сомневается, стоит вспомнить о судьбе христианских ученых в современной Америке.

4 декабря 1984 года четырехлетняя девочка по имени Натали в мучениях умерла от инфекции. Болезнь была вызвана обычными бактериями, которые почти всегда можно победить антибиотиками. Однако ее родители не применили антибиотики. Они доверились молитвам. Многим из нас это может показаться абсурдным. Но представьте себе, каково это – пламенно верить в исцеляющую силу Бога. Представьте себе, что ваш ребенок болен и вы хотите использовать самое лучшее лекарство – правильное лекарство, которое с наибольшей вероятностью поможет. Это лекарство – молитва. Во всяком случае, вы так считаете. И вы его используете. “Мы полагаем, что родители выбрали тот метод лечения, который, по их ощущениям, с наибольшей вероятностью должен был помочь ребенку”, – заявил представитель церкви. И был, несомненно, прав.