Добрый вечер
Шрифт:
Литвин машинально похлопал рукой по карману. Звук спичек, трущихся о коробок, такой простой и привычный, помог овладеть собой.
– Ну ты, брат, однако, нахал… – протянул Георгий, – Так ты сюда пойдешь или нет?
– Вопрос ребром, – ехидно прокомментировал Сашка, – Отвечаю так же недвусмысленно: нет! Здесь буду. Подожду, чем этот бардак закончится… Так кинешь спички?
Литвин подумал и бросил коробок. Сашка ловко пойман его, прикурил и бросил обратно.
Георгий сунул его в карман. Дурацкое положение. «Вань, я медведя поймал!..» Делать было просто нечего. Георгий достал рацию и стал рассматривать.
В корпусе вмятина. И кнопка болталась, как хотела.
Переговорное устройство зашумело, и незнакомый голос тихо (человек явно находится далеко от микрофона) с усмешкой произнес: «Что не фурычит твоя машинка?»
Астахов, он периодически вызывал Литвина и включался на прием, насторожился, приникнув к динамику своей рации.
«Не работает…» – согласился голос Георгия.
Его рация, очевидно, лежала в стороне, потому что и голос Литвина звучал не четко.
Странно, где они так спокойно беседуют? Что случилось с Георгием?
«…Может, твои и придут, а мой друг раньше здесь будет», – Зотов! Астахов узнал голос, который не так давно слышал по телефону. А «друг» – это, конечно. Треф, сейчас появится там. Где они? Что там происходит? Астахов лихорадочно думал. В какой ситуации они могут так говорить? Это если Литвин не может задержать Зотова, а Зотов не может уйти! Вопрос задачи – где такое случилось и почему такое может быть (с учетом, что такого быть просто не должно)? Опоздаешь с ответом – случится непоправимое. Треф разговоры вести не будет. А вдруг и Зотов вооружен и только зубы заговаривает? Астахов снова в снова вызывал Литвина. Безуспешно. Тогда одну рацию он оставил на «приеме» жадно слушая то, что доносилось из динамика. «Твои искать будут долго, – продолжал голос Зотова, – да и рация твоя накрылась, зато мой приятель знает куда идти». «Так вы именно здесь должны были встречаться?» – спросил Георгий. Астахов напрягся. Рядом стоял бледный Дробов. В том, что передатчик не работал, он корил только себя.
«Именно не именно, а здесь – точно», – ответил голос Сашки.
Хорошая слышимость. Сюда бы пеленгатор! Но, если так хорошо слышен весь разговор – они рядом! Надо искать, Как можно быстрее, но осторожно, без суеты, чтобы не спугнуть Трефа.
«Внимание, всем постам!» – взяв другую рацию, сказал Астахов, – «Сбор – склады. Пятому, восьмому, десятому – разгрузку и цеха овощебазы!» – он еще раз огляделся. Чуть дальше была стройка. Астахов мгновение подумал и решил, что там слишком светло – включено несколько прожекторов, да и от сортировки свет доходит. Посылать туда людей? Сразу на все сил пока не хватит…
«Максимальная осторожность», – закончил он распоряжения опергруппам.
– А как же «голова»? – удивился Литвин.
– И это знаешь? Любопытный, – зло процедил Зотов. – А ты с той стороны посмотри, из соседней комнаты.
– Хитро придумано. Не надоело сидеть? Твой друг может и не прийти. Район оцеплен.
– Он – человек воспитанный. Выдерживает протокольные четверть часа. А ты, наверное, соскучился? Ну что же оживим обстановку? Побегаем, постреляем. Каждый со своей стороны. В кино так, вроде, полагается. Или тебе не из чего?
– Набегались, – отрезал Литвин. – Ты вон, едва отдышался. И воевать не стоит. Давай лучше миром. Кидай сюда оружие, если есть, клади дощечки и пойдем вниз. Друга твоего мы сами дождеемся. Не уйдет он никуда.
– Однообразный вы, уважаемый Литвин, как железнодорожные пути. Одно и то же «Сдай пистолетик, иди сюда», – гримасничая, передразнил Сашка. Передразнил похоже, и Георгия это задело, но он промолчал. – А сколько вам за такую однообразность платят? Или это большой секрет? Раскройте, за ради … маленькой компании!
– Мне хватает.
– «Хватает!» – снова загримасничал Зотов. – Скажи, стыдно сознаться, Я-то интересовался. 115 рубликов ваш оклад. Ну, за звездочки еще подбросят, за выслугу или как – за «тупость», у вас называется. И все?! А вы знаете, уважаемый Литвин, что уборщица в метро может больше заработать и живет дольше. Потому, как нервы крепче. Книжки о вас пишут, романтику воспевают. А в жизни ты перед каждым, кто повыше званием и должностью, тянуться должен, на себя наступать!
– Так, что тебя смущает? Что ловит тебя малооплачиваемый специалист, или то, что он подчиняется вполне определенной дисциплине?
– «Дис-цип-ли-на», – слово-то какое мерзкое, – Сашка говорил брезгливо, – цепляется, как ножки у паука. Если бы это был порядок, а то на самом деле – подавленные личности, все лучшее в человеке. Я, когда помоложе был, на машине работал, хлеб по утрам развозил. Утро, все спят, а я уж за рулем. Опоздать – ни-ни. Благородно ведь, хлеб людям везу! А там точно отмечали, когда приехал, погрузился. А потом я узнал про махинации. По мелочи, правда, а воровали! Нетипично, говоришь? Ладно, на миллионы воруют, миллиарды пропадают – «нетипичны». Пусть… А что, человек, как бобик, к своему столу привязан и выйти не смей – нарушителем запишут?! А может, мне в парке лучше работается?! Нет, начальству так удобней. Тот, кто повыше в должности, он всегда унижает нижестоящего. Не так, скажешь, страж закона?
– Поток сознания. Могу и я перечислить, что еще у нас есть плохого. Позиции только у нас с тобой разные. Ты выглянул из-за угла, вякнул и спрятался, чтобы темные делишки свои обделывать. А я – пытаюсь кое-что изменить, чтобы, люди жили лучше и спокойнее. Это сложнее и незаметнее. А ты из себя строишь обличителя, но только это один пустой треск.
– Да не обличаю я. Свободы мне хочется! Чтобы человеком себя чувствовать!
– Значит, пошел на разбойное нападение для самоутверждения? О какой же свободе ты хочешь говорить? О свободе совершать преступления? Этого никто не позволит. И дело не только в милиции. Народ не позволит. Не сочти за громкие слова, но ни рабочим, ни интеллигенции, ни колхозникам преступники на свободе не нужны. Им спокойно работать хочется. Понимаешь? РАБОТАТЬ! Поэтому коли уж оступился, так умей отвечать. Изолируют тебя и будут перевоспитывать. И только потом на свободу.
– Подождите-ка, Литвин. Давайте разберемся. Мы что, у государства украли? Обидели рабочего? Или колхозника? Или, может быть, нашего советского интеллигента? Ваши же слова возвращаю… нет?! Такого потерпевшего, – это кажется, ваш термин? – давить надо. Фарца! Твой толстяк, которого ты сейчас, рискуя собой, защищаешь, зачем шел? Тряпки купить, чтобы потом тебе же по бешеным ценам, за три твоих месячных оклада и продать.
– Ох, Зотов, Зотов! В твоем возрасте уж звать бы надо, что я не толстяка защищаю, а общество от таких как ты, преступников, или просто хищников, как твой сообщник, рецидивист и убийца. Ладно, ты еще все сам успеешь прочувствовать. Надоело мне с тобой болтать о всякой глупости. Где твой друг? Уже прошло всякое протокольное время.