Добрый
Шрифт:
Русские всегда идут на север, и никто не знает почему. Думаю, книга Киплинга здесь не причём. Просто одна из черт русской души. Чуть что — мы идём на север. Но если надо сходим и на юг, особенно если нас очень попросить, то можно и сходить. Турки больше десяти раз просили. А мы и не отказывали. Эх, сейчас бы на Эгейское море, а не вот это вот всё.
— Это ещё куда? — прозвучал вопрос в моей голове.
— Туда, — спокойно ответил я, не особенно задумываясь, кто со мной заговорил. Привык, наверное, чего каждый раз подпрыгивать.
—
— А какое есть? — наивно переспросил я.
— Это смотря для чего. Если на предмет утопиться, то подойдёт ближайшее…
— А если на предмет курорта?
— На куда?
— Поплавать в тёплой солёной водичке, позагорать на нежном солнышке, охладиться парочкой коктейлей и поглазеть на обворожительных девчонок. А может, и не только поглазеть.
— Дурак, что ли?! — искренне удивился мой собеседник.
— В смысле? Что такого дурацкого я сейчас сказал?
— Чего тогда топиться-то?
И вот этот элементарный вопрос ввёл меня в ступор. Доказывать кому-то на голубом глазу, что топиться я не думал, было бесполезно. Без меня меня женили. А теперь либо разводись с разделом своего имущества, либо живи долго и счастливо.
При мысли про женись сама собой нарисовалась Хлоя. В моей памяти, а не вот здесь из плоти и огромного куска извращённых амбиций, заменяющего все жизненные соки в её прекрасном теле.
— А ты не такой дурак, — снова возник со своими обличениями голос. — При такой-то топиться самое то. Показать, где море?
— Нет, пока не нужно. А ты вообще кто? — запоздало заинтересовался я обладателем голоса.
— Как будущему утопленнику, тебе это зачем? — насторожился голос.
— Исключительно из соображения культуры обращения.
— Ась? — переспросил голос практически по-земному.
— Я говорю, неприлично к разумному существу в среднем роде обращаться, попахивает пренебрежением и даже в какой-то мере расизмом.
— Кем?
— Просто скажи, ты мальчик или девочка? — сдался я.
— А тебе зачем?
Всё, ситуация зациклилась, а проходить снова путь высокопарного слога мне до жути не хотелось.
— Ладно, — примирительно изрёк я. — Хочешь инкогнито, оставайся инкогнито. Буду звать тебя мистер Ит. Или миссис Ит. Хотя к чёрту гендерные принадлежности, просто Ит. И я даже знаю, где меня бы поняли и поддержали. Но я этого всего не поддерживаю…
— И-и-и-т-т-т, — просмаковал голос вслух, пробуя каждую букву на вкус. — Хорошо, мне нравится.
— Если тебе нравится, тогда так и порешали. Нарекаю тебя Итом, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Кагорчику случайно нет, новорождение спрыснуть?
— Кого?
— Слушай! Всё так хорошо начиналось, откуда резко наступило мгновенное отупение? Может, здесь блохи-дауны водятся, и одна тебя исподтишка за мягкий копчик жвахнула, передав ген дегенератства через токсичную слюну?
На сей раз тишина была мне ответом. Я так думаю, что в этот раз набор непонятных слов окончательно сломал мозг моему аборигену-собеседнику.
— Да что у вас, блохи не водятся? А на ком же вы местных левшей тренируете? — задумчиво изрёк я и продолжил путь в неизвестном направлении, радуясь, что так удачно избавился от этого странного собеседника.
— Ближайшее море не там, — долетело мне в спину и заставило остановиться.
— Да не нужно мне море! — сплюнул я на мох, причём натурально — слюной. — И топиться я не собираюсь! И в собеседниках не нуждаюсь! И прошу оставить меня на дистанции полнейшего одиночества!
— Теперь мальчонку принялся тиранить?! Он же ещё плоти не имеет, а ты его словами незнакомыми…
Память учтиво нарисовала мне птицу-бабу во всей её красе.
— Я просила меня так не называть, — практически прорычала Болотная старшая.
Этот рык заставил меня ничком растянуться на мху и закрыть голову руками. Не знаю, какой инстинкт был тому виной, но он оказался тысячу раз прав. Огромная тень спикировала надо мной и, черканув клювом по тыльной стороне моей ладони, зарылась в ближайшей моховой кочке. Останься я стоять или даже присядь на корточки, в голову прилетело бы нехило. Минимум реанимация. Хотя откуда тут реанимация? Они даже до простой неотложки не додумались. Короче, неминуемая смерть с расколотой, как гнилой орех, башкой.
Прошло, наверное, долгих две-три минуты, прежде чем я рискнул приподнять голову. Совершенно не подозрительная тишина. До боли знакомый мох. И торчащая из кочки куриная жопа. Точнее — птичья. Всё остальное уходило в глубину по самую жо… Ещё и куриные лапки, расставленные в стороны. Одна из когтистых конечностей заметно подрагивала.
— Надо спасать, — вслух произнёс я. — Моховые маски хороши лишь при кратком курсе применения.
Спасать увязшую во мху курицу-переростка оказалось делом неблагодарным и практически непосильным. Веса в ней было изрядно, да и габариты впечатляли. А самое главное — помощи со стороны, засевшей во мху, не было никакой. Закрадывалось даже ощущение, что в этой кочке все отбросили коньки, а я тут зря зарабатываю грыжу. Но с другой стороны, подрагивания этих самых «коньков» говорили о наличии жизни в перьевом организме.
— А может, она, как все птицы, после смерти ещё на инстинктах? — обращался я в никуда, упорно вытягивая её за правую лапу. — Вон, та же курица без башки марафон готова пробежать.
— Она жива.
— Тьфу ты — сплюнул я от неожиданности, но перед этим отпустил лапу и шлёпнулся на пятую точку. — Про тебя то я совсем позабыл. Давай помогай, нечего на солнышке прохлаждаться.
— Могу помочь советом, — прозвучало в ответ.
— Засунь свой совет знаешь куда? — возмутился я от такой наглости, и уперев взгляд в птичий филей, лаконично дал понять о направлении засовывания.