Добыча
Шрифт:
Эпаф кивает, пересекает коридор и прислоняется к противоположной стене. Он запрокидывает голову и закрывает глаза.
— Они хотели обыскать ее, — говорю я. — Она отказалась. Хотели устроить личный досмотр.
Эпаф резко открывает глаза:
— Что?
— Они хотели снять с нее всю одежду. Осмотреть ее кожу.
Он моргает:
— Зачем?
— Они считают, что Источник — это код, или уравнение, или формула. Какая-то татуировка у нас на коже. Какой-то текст.
— Что? — спрашивает он одними губами, а потом поворачивается ко мне: — Но почему только ее? Почему не тебя, не меня, не других мальчиков.
— Нас уже осмотрели. Меня — пока я болел. А вас, наверное, пока вы мылись в бане.
Эпаф задумывается, его глаза расширяются от осознания.
— Они приказали девушкам нас вымыть. И вытереть. Каждый дюйм.
— И вы не стали протестовать? Или жаловаться?
Он краснеет и опускает глаза:
— Нет. А на что там было жаловаться? Мы решили, что это такое гостеприимство.
Я злюсь на него из-за ответа, но ничего не говорю. Вместо этого я открываю шторы в коридоре. Там нет никакого движения, кроме темных стен дождя.
— Да, вам совершенно запудрили мозги, — наконец говорю я. — Ты же ни о чем не догадывался, верно? Даже не подозревал, что с этим местом что-то не так.
Он складывает руки на груди:
— Я знал про клейма. Это не то, что ты думаешь. К этому надо просто привыкнуть. Как и к другим их… странностям. Эти странности — как пивная пена. Надо просто сквозь них пробраться, чтобы добраться до главного и хорошего.
— Они заклеймили железом Сисси, Эпаф. Это не та странность, с которой я когда-либо смогу смириться. Это не пена.
Под ногами Эпафа скрипят половицы. Он молча переминается с ноги на ногу. За дверью мальчики, переговариваясь шепотом, заканчивают переодевать Сисси.
В конце концов Эпаф прекращает затянувшуюся паузу и задает вопрос:
— Как думаешь, что делать дальше? Нам грозит опасность? Нам придется уйти?
Я пожимаю плечами:
— Это я тут должен задавать вопросы. Это я валялся больной без сознания. Ты должен был изучить деревню лучше меня. Но ты был занят: дружил со старейшинами, учился не обращать внимания на «пену». Ты ничего об этом месте не знаешь.
Он уходит в дальний конец коридора, возвращается:
— Это несправедливо.
— Я тебе объясню, что такое несправедливо. Оставить Сисси там, на ферме, — вот, что было несправедливо. А вы это сделали. Вы оставили ее, дезертировали. Она привела вас в эту деревню, провела через пустыню, через горы, защищала вас от закатников день за днем. А что сделали вы? Как только вы сюда пришли, почуяли запах этого места, вы бросили ее, как мешок с картошкой. Вы тут же разбежались, принялись развлекаться с…
— Довольно!
— …местными девушками, ни на минуту не вспоминая о Сисси.
— Сисси может сама за себя постоять! Ее не надо держать за ручку…
— Не в том дело! Я не о том, чтобы везде ходить вместе, я о…
— Я сказал, довольно! Еще ты мне не рассказывал, что такое верность.
Теперь на его лице явственно читается гнев. Он бьет себя по бедру стиснутым кулаком. Его плечи напрягаются от вины и злости на себя.
— Ты оставил ее одну, — говорю я мягче. — Ты не должен был так поступать. Младшие, да, я понимаю, как это все их захватило, они потеряли головы. Но не ты. Ты должен был лучше держать себя в руках. И ты не должен был никогда оставлять Сисси, так чтобы ей пришлось защищаться одной, Эпаф. О чем ты думал, когда шел развлекаться со всеми этими девушками? Ты хотел, чтобы она ревновала, верно? — говорю я громче, обвиняя его.
Его губы вытягиваются в тонкую линию. Он опять принимается мерить коридор небольшими, нервными шагами, глядя в пол. Наконец шаги становятся медленными, задумчивыми. Он прижимается спиной к стене и бьет по ней ногой. Каблук ударяется о дерево с громким стуком.
— Я делал это не для того, чтобы заставить ее ревновать, — тихо произносит Эпаф наконец. — Я проводил время с местными девушками и заигрывал с ними не для того, чтобы она ревновала. Я бы не стал вести себя так… по-детски.
— Тогда зачем ты это делал?
Его глаза заволакивает туманом, и он опускает взгляд.
— Я хотел доказать себе, что мне и без нее неплохо. Что она мне не нужна. Что с другими девушками я ее забуду, — он фыркает. — И поначалу мне казалось, что так и будет. Все это женское внимание вскружило мне голову, понимаешь. Но я ошибался, — он рассматривает свои руки и зло выдыхает носом. — Ты прав, мне никогда не следовало ее оставлять. Я действительно облажался, — он поднимает глаза и смотрит на меня спокойным и уверенным, полным решимости взглядом. — Но я могу исправиться. И исправлюсь.
Я быстро киваю, не отрывая взгляда. Понадобилось больше недели, но мы с Эпафом наконец смогли поговорить.
— Что-то здесь тебя напугало, — говорит он. И продолжает, злясь на себя: — Что я упустил?
— Я кое-что узнал сегодня. Кое-какие вещи, которые тебе определенно нужно знать, — я указываю в сторону комнаты. — Но давай зайдем. Я хочу, чтобы ребята тоже это услышали.
Движение. За окном группа серых фигур пробирается к нам сквозь дождь.
— Постой, — говорю я. — Кто-то идет.
Это оказываются три местные девушки. Они приносят лекарства и повязки. Опустившись на колени вокруг все еще лежащей без сознания Сисси, они делают свое дело с быстротой и эффективностью, которые можно объяснить только опытом. Они накладывают на обожженную кожу мазь с резким запахом, спустя несколько минут стирают ее и накладывают другую — желтоватую — более тонким слоем. Вокруг ожога, но не поверх его, они накладывают повязку.
— Меняйте мазь каждый час, — говорит главная девушка. У нее суровые глаза, пухлые щечки и волосы, собранные в две косички. Она встает, собираясь уходить, остальные следуют ее примеру, половицы скрипят под их весом.