Добывайки на реке
Шрифт:
— Но плита их собственная, — вставил Под, — и стол из наладки от замка. И этот…
— …И гипсовая баранья нога была наша, — прервала его Хомили, — и блюдо с гипсовым тортом. И кровати наши были, и диван. И пальма в кадке…
— Послушай, Хомили, — взмолился Под, — мы уже обсуждали все это, вспомни. Как говорится, что с воза упало, то пропало, что нашел, то мое. Для них мы тогда все равно, что умерли… ну, вроде как сквозь землю провалились или в воду канули. Все эти вещи им принесли в простой белой наволочке и сложили у дверей. Понимаешь, что я хочу сказать? Вроде как мы их оставили им в наследство.
— Оставить
— Право, Хомили, надо признать, что они были к нам добры.
— Да, согласилась Хомили, — надо.
И грустно посмотрела вокруг.
Картонный пол был усеян кусками упавшей сверху штукатурки. Хомили рассеянно принялась подталкивать их ногой туда, где между ровным краем картона и бугристой обмазкой стены были небольшие отверстия. Обломки с шумом обрушились вниз, в кухню Люпи.
— Видишь, что ты наделала? — сказал Под. — Если нам дорога жизнь, мы не должны поднимать шума. Особенно вроде этого. Для человеков, если что бухает или катится, значит — там мыши или белки. Сама знаешь не хуже меня.
— Прости, — сказала Хомили.
— Погоди-ка минутку, — сказал Под.
Все это время он пристально смотрел на луч света, падавший сверху, и сейчас, не успела Хомили отозваться, как Под быстро полез по дранке к щели, откуда он выбивался.
— Осторожней, Под, — шепнула Хомили.
Ей показалось, что он тащит какой-то предмет, но какой — от нее заслоняло его тело. Слышно было, как Под пыхтит от натуги.
— Не волнуйся, — сказал Под своим обычным голосом, начиная опускаться. — Там, наверху, сейчас никого нет. Принимай, — добавил он, передавая жене старую костяную зубную щетку, чуть подлиннее ее самой. — Первая добыча, — скромно произнес Под, и Хомили увидела, что он доволен. — Кто-то уронил ее там, в спальне, и она застряла между полом и стеной. Залезть туда, в комнату, — продолжал он, — проще простого: то ли стена немного отошла, то ли половицы усохли; подальше щель еще шире… Принимай еще, — добавил он, передавая ей довольно большую раковину, которую он вытащил из обмазки стены. — Ты подмети тут, — добавил он, а я снова поднимусь наверх. Самое время, пока там никого нет.
— Только осторожней, Под… — умоляюще произнесла Хомили с гордостью и беспокойством.
Она не сводила с него глаз, пока он взбирался по дранке, и лишь после того, как Под исчез из виду, принялась подметать пол, используя раковину вместо совка. К тому времени, когда снизу поднялась Арриэтта, чтобы сообщить, что их ждут к столу, на полу лежала неплохая добыча: донышко фарфоровой мыльницы (таз для умывания), вязаная тамбуром желтая с красным салфетка под блюдо, из которой мог выйти коврик, обмылок светло-зеленого мыла, длинная штопальная игла (чуть заржавленная), три таблетки аспирина, пачка перышек для чистки трубок и длинный кусок просмоленной бечевки.
— Я вроде бы нагулял аппетит, — сказал Под.
Глава третья
Они спустились по дранке на площадку, и, держась подальше от ее краев, прошли в гостиную, а через нее на кухню.
— Ну наконец-то! — воскликнула Люпи громким, сочным, «тетушкиным» голосом. Рядом с пухленькой, розовой от печного жара Люпи в пунцовом
Кухня освещалась одной-единственной лампой — серебряная солонка с дырочками наверху, из которой торчал фитиль. Воздух был неподвижным, пламя горело ровно, но слабо, и эмалированная столешница, белая, как лед, тонула в полумраке.
Эглтина, стоя у плиты, разливала суп. Тиммис, младший мальчик, нетвердо держась на ногах, разносил его в желтых раковинах от улиток; вычищенные и отполированные, они выглядели очень мило. «А Эглтина и Тиммис похожи друг на друга, — подумала Арриэтта, — оба тихие, бледные и как будто настороженные». Хендрири и два старших мальчика уже сидели за столом и жадно хлебали суп.
— Встаньте, — игриво вскричала Люпи, — вы должны вставать, когда в комнату входит ваша тетя.
Мальчики нехотя поднялись и тут же плюхнулись обратно. «Уж эти Клавесины, — было написано у них на лицах, — им бы только хорошие манеры». Братцы были слишком молоды, чтобы помнить благословенные дни в гостиной большого дома — ромовые бабы, китайский чай, музыку по вечерам. Неотесанные, подозрительные, они почти не раскрывали рта. «Мы не очень-то им нравимся,» — подумала Арриэтта, занимая свое место за столом. Маленький Тиммис, прихватив раковину тряпкой, принес ей суп. Тонкие стенки раковины были горячи, как огонь, и Арриэтта с трудом удерживала ее в руках.
Еда была простая, но питательная: суп и вареные бобы с каплей мясного соуса — по одному бобу на каждого. Ничего похожего на роскошное угощение, поданное на ужин, когда Люпи выставила на стол все свои запасы. Казалось, они с Хендрири посовещались и решили спуститься на более низкую ступень. «Мы должны начать, — так и слышался Арриэтте твердый, уверенный голос Люпи, — так, как собираемся продолжать».
Однако Хендрири и старшим братцам подали омлет из ласточкина яйца, пожаренный на жестяной крышке. Люпи сделала его собственными руками. Приправленный тимьяном и диким чесноком, он очень вкусно пахнул, шкворча на сковородке.
— Они сегодня выходили из дома, все утро искали добычу, — объяснила Люпи. — Выйти можно, только если открыта входная дверь, и бывает, что им не попасть обратно. Однажды Хендрири пришлось три ночи провести в дровяном сарае, прежде чем он смог вернуться.
Хомили посмотрела на Пода; он уже прикончил свой боб и теперь глядел на нее как-то странно округлившимися глазами.
— Под тоже кое-что добыл сегодня утром, — заметила она небрежно, — правда, он был не столько далеко, сколько высоко, но от этого не меньше живот подводит.
— Добыл? — удивленно спросил дядя Хендрири; его реденькая бородка перестала двигаться вверх и вниз, он больше не жевал.
— Так, кое-что, — скромно сказал Под.
— Но где? — спросил дядя Хендрири, не отрывая от него взгляда.
— В спальне старика. Она как раз над нами…
С минуту Хендрири молчал, затем проговорил:
— Что ж, прекрасно, Под, — таким тоном, точно это вовсе не было прекрасно. — Но мы должны действовать по плану. В этом доме не так-то много добычи, разбазаривать ее нельзя. Мы не можем все кидаться на нее, как быки на ворота.