Добывайки в поле
Шрифт:
Лицо Тома изменилось почти так же внезапно, как у Кейт.
— Ну полно, маленькая, не плачь, — умоляюще сказал он, удивленный и огорченный ее слезами.
Но Кейт, к своему стыду, не могла перестать. Слезы градом катились по щекам, кончик носа, как всегда, когда она плакала, пылал огнем.
— Я только хотела узнать, — всхлипывала Кейт, нашаривая платок, — все ли у них в порядке… и как им удалось устроиться… и нашли ли они барсучью нору…
— Уж ее-то они нашли, можешь не волноваться, — сказал старый Том. — Ну перестань же плакать, маленькая. Полно тебе.
— Я перестану… через минутку, — сказала Кейт приглушенным голосом и высморкала нос.
— Послушай-ка меня, — продолжал старик расстроенно. — Уйми слезы, утри глаза и старый Том тебе что-то покажет… — Он неуклюже встал с табуретки и склонился над ней, опустив плечи, как птица крылья, словно желая ее защитить. — Это тебе понравится. Ладно?
— Все, — сказала Кейт, в последний раз насухо вытерев глаза и нос. Она убрала платок и улыбнулась старику. — Вот и перестала.
Старый Том опустил руку в карман, но затем, кинув осторожный взгляд на потолок, казалось, передумал: было слышно, что шаги наверху направляются к лестнице.
— Все в порядке, — сказала Кейт, тоже прислушиваясь, и он вновь нашарил в кармане и вытащил мятую жестяную коробочку, вроде тех, в которых курильщики трубок держат табак, и принялся неловко открывать крышку узловатыми пальцами. Наконец она открылась. Тяжело дыша, старый Том перевернул коробочку и что-то оттуда вытряхнул.
— Вот… — сказал он, и Кейт увидела на его мозолистой ладони крошечную книжечку.
— О! — не веря своим глазам, воскликнула она.
— Бери, бери, — сказал старый Том, — она не кусается. — И в то время как Кейт робко протягивала к нему руку, добавил с улыбкой: — Это дневник Арриэтты.
Но Кейт и так знала это; она знала это еще до того, как увидела потускневшие золотые буквы: «Записная книжка-календарь с пословицами и поговорками». Книжечка была выцветшая от солнца, с потеками и пятнами от дождя, и такая ветхая, что, когда Кейт раскрыла ее, все страницы целиком выскользнули из переплета. Чернила, или карандаш, а может быть, сок каких-то растений — чем там пользовалась Арриэтта, когда писала, — потеряли свой цвет и стали где коричневыми, где желтыми, а где блекло-лимонными. Книжка раскрылась на 31 августа и Кейт прочитала вверху страницы изречение: «Небесный свод — наш лучший кров», — а под ним неумелой рукой Арриэтты были нацарапаны три записи: «В кладовой пауки». «Миссис Д. уронила кастрюлю. С потолка течет суп». «Разговаривала со Спиллером».
«Кто такой Спиллер? — спросила себя Кейт. — Тридцать первое августа… К этому времени они уже покинули большой дом. Значит, Спиллер появился в новой жизни Арриэтты тогда, когда они очутились под открытым небом». Кейт наугад перевернула назад несколько страниц.
«Мама сердится».
«Нанизывала зеленые бусы».
«Лазала на живую изгородь. Яйца тухлые».
«Лазала на живую изгородь»? Видно, Арриэтта занялась охотой за птичьими гнездами… а яйца оказались плохими, ведь был уже (Кейт посмотрела на число)… да, тот же август, и девиз этого дня был: «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь».
— Откуда она у вас? — спросила Кейт изумленно.
— Нашел, — ответил старый Том.
— Где? — вскричала Кейт.
— Здесь, — ответил Том, и Кейт увидела, что его взгляд устремился к очагу.
— В этом доме?! — воскликнула Кейт недоверчиво, и в то же время как она глядела на его непроницаемое морщинистое лицо, ей внезапно припомнились недобрые слова мистера Зловрединга: «Самый большой лжец в округе». Но ведь вот на ее ладони лежит настоящий дневник Арриэтты. Кейт уставилась на него, пытаясь разобраться в собственных мыслях.
— Хочешь, я тебе еще что-то покажу? — спросил вдруг старый Том. Кейт стало даже жаль его, казалось, он догадался о ее тайных сомнениях. — Иди-ка сюда, — и, поднявшись со стула, Кейт медленно, словно во сне, направилась следом за ним к очагу.
Старик наклонился и, тяжело дыша от напряжения, принялся отодвигать от стены тяжелый дровяной ларь. Только он оттащил его в сторону, как на пол с тихим стуком упала дощечка, и Том испуганно взглянул на потолок. Наклонившись вперед, Кейт увидела, что дощечка прикрывала довольно большое отверстие с остроугольным верхом, выдолбленное в плинтусе.
— Видишь? — сказал, немного запыхавшись, старый Том, прислушавшись сперва, все ли в порядке. — Этот ход идет до самой судомойни; здесь к их услугам был огонь, там — вода. Они жили здесь много лет.
Кейт опустилась на колени и заглянула в дыру.
— Здесь? В вашем доме? — Голос ее звучал не доверчиво, чуть ли не испуганно. — Вы говорите про… Пода? И Хомили?.. И маленькую Арриэтту?
— Да, и они тоже. К концу, так сказать.
— Но разве они не жили под открытым небом? Арриэтта так об этом мечтала…
— Ну под открытым небом они пожили предостаточно, — сказал старый Том с коротким смешком. — Если только это можно было назвать жизнью. Или, если на то пошло, это можно было назвать открытым небом. Но ты только посмотри, — тихо продолжал он, и в голосе его зазвучала неприкрытая гордость, — тут, вверх по стене, между дранкой и штукатуркой, у них были лестницы! Настоящий многоквартирный дом в шесть этажей, и на каждом этаже вода. Видишь, вот это? — спросил он, положив ладонь на ржавую трубу. — Она спускается от бака на крышке и идет в судомойню. Они сделали в трубе шесть кранов, по крану на этаж — и никогда ни одной протечки!
Старый Том замолчал, погрузившись в воспоминания, затем поднял дощечку, закрыл дыру и подвинул на место ларь.
— Они жили тут много-много лет, — сказал он с нежностью в голосе и вздохнул. Затем выпрямился и отряхнул с рук пыль.
— Они? Но кто именно?-торопливо прошептала Кейт (Шаги наверху были уже на лестничной площадке). — Вы говорите про других добываек, не про моих, да? Вы же сказали, что мои нашли барсучью нору, верно?
— Нору-то они нашли, не волнуйся, — сказал старый Том и, коротко рассмеявшись, направился, чуть прихрамывал, к своему табурету.