Дочь атамана
Шрифт:
— А голова-то почему раскалывается?
— Потому что тебя, душа моя, по ней стукнули, — пояснил старик и улыбнулся, отчего лучики его морщинок осветили довольно суровую физиономию.
— Кто? — изумилась Саша. Она помнила, как острие шпаги вонзилось ей под грудь, там все загорелось огнем, а дальше — только темнота и пустота.
— Этого я не знаю, — признался старик. — Меня там не было. Я просто лекарь.
— Лекарь, — повторила Саша послушно и постаралась оглядеться по сторонам, но в темечке немедленно заломило. — А где Петр Степанович, войсковой доктор?
—
— Как это — великого канцлера? — испугалась Саша. — Мне здесь никак нельзя, дядюшка! Если папенька узнает, что я тут милостию канцлера побираюсь, то он устроит мне такую головомойку, что в соседней губернии будет слышно.
— Вот что тебе действительно нельзя — так это волноваться и на кровати подпрыгивать. Душа моя, я думаю, что у тебя сотрясение, так что лежи спокойно. Все как-нибудь и без твоего участия устроится, — и столько уверенности было в его голосе, что она немедленно успокоилась. — У нас довольно глубокое ранение, и пришлось зашивать легкое. Эти коновалы тебе просто удалили бы его часть, а я все сделал аккуратно, специальными нитками, которые потом сами растворятся.
— Я посплю немного тогда, — пробормотала Саша устало, удрученная этими подробностями.
— А вот спать мы пока не будем, — возразил лекарь. — Мы будем бодрствовать и разговоры разговаривать. Сколько тебе лет?
— Двадцать два.
— И с кем ты на рассвете встречалась?
— С виконтом каким-то, лягушатник, усы такие завитушечные.
Он посмотрел на нее задумчиво, а потом подсунул листок бумаги с пером.
— Напиши свое имя, — велел спокойно.
Морщась, Саша начертала, что он просил.
— У тебя всегда такой почерк или тебя после удара по голове перекосило?
— Нормальный у меня почерк, — обиделась она, — у меня, между прочим, целых три гувернантки было!
— Назовешь мне их имена?
Саша покорно перечислила, вспоминая муху, ползущую по книге, скуку и нетерпение. Учеба никогда не доставляла ей ни малейшего удовольствия.
— Ну, с памятью у нас вроде все в порядке, — обрадовался лекарь, — теперь мы просто будем следить за тем, чтобы ты не теряла сознания. Сейчас я дам лечебный отвар, ты его выпьешь и расскажешь мне, как это тебе в голову пришло стать наемным дуэлянтом.
Саша почти засмеялась, но голова тут же заболела с новой силой, и она только кивнула, откидываясь на высокие подушки.
Перина была мягкой, а одеяло легким.
— Чувствую себя принцессой, — объявила она, когда лекарь бережно напоил ее ароматным чаем с легким привкусом ромашки. — Никогда в жизни за мной так не ухаживали.
— Твой отец славится своим норовом, — кивнул он. — Даже я об этом наслышан.
— Я просто родилась очень слабой, — сказала Саша, которая и гордилась отцом, и всегда испытывала потребность защищать его от чужих нападок. — До трех лет доктора вообще дышать надо мной боялись, кутали да пилюлями пичкали. А потом дед выгнал их всех взашей, распахнул все окна да приставил ко мне денщика Гришку. А он за мной как за лошадью ходил, выгуливал да прыгать заставлял. Шпагу в руки вложил
— И поэтому ты теперь свою жизнь ни во что не ставишь?
Он спросил это без всякого упрека, но Саша все равно разозлилась.
Она знала за собой эту вспыльчивость, застилающую ясность ума, но не всегда умела обуздать ее.
— А вы что же, кудахтать теперь начнете? — спросила она гневно. — Так это вы времени своего не тратьте понапрасну, я из возраста, когда мне нужна была нянюшка, давно выросла.
— Выросла, — согласился лекарь с непонятным удовольствием, — загораешься, как растопка.
— Вспыхиваю, как щепа, — тут же поддакнула Саша, — так отец всегда говорит. Так что, господин доктор, вы меня лечите молча, а воспитывать не нужно, это дурно всегда выходит.
— Я не доктор, я лекарь.
— А, с волшбой, стало быть. Мистификация все это и глупости, от лукавого. Поговоривают, что канцлер чернокнижием увлечен, отттого и живет сто лет, древний хрыч.
— Я канцлера только однажды за всю жизнь и видел, — признался лекарь, — и встреча та была до крайности неприятной. Но колдовство он тогда творил удивительное.
— Расскажите, — попросила Саша и попыталась сползти вниз с высоких подушек.
— Нет-нет, — бдительно пресек ее движение лекарь, — голову пока повыше. А что касаемо канцлера, так за то его при короне и держат, что силы в нем неисчерпаемо. А подробностей тебе, душа моя, и знать ни к чему, опасные это пересуды.
— Душа моя, — напевно протянула Саша, совершенно распушась от этих ласковых интонаций, — из вас бы получилась удивительно могучая бабушка, нежная такая.
Он захохотал, приглушая раскаты своего голоса из-за ее больной головы.
— Ну вот что, внученька, — весело сказал лекарь, — тебя не тошнит? Поесть попробуешь?
— Сейчас бы пышек столичных да варенья вишневого, — размечталась Саша, прекрасно понимая, что достанутся ей в лучшем случае постный бульон да сухарик.
Она была опытной пациенткой и знала, что доктора и вкусная еда ходят порознь. Впрочем, и отец не жаловал разносолов, держа в одинаковой строгости как собственную дочь, так и челядь с бойцами.
Однако необыкновенный лекарь-богатырь, в руки которого Саша нежданно-негаданно попала, снова удивил ее, принеся ароматный и до одури вкусный суп из сныти.
Потом он сменил повязки на ее ране и предупредил, что шрам все равно останется.
— Свидетель моего позора, — огорчилась Саша, которую от травок да отваров, которыми ее потчевали, неудержимо тянуло поболтать. При таких ранениях отцовские гаврики обычно стонали да стенали, а она чувствовала себя весьма пристойно. И вправду хороший, знать, у великого канцлера лекарь.
— Милый дядюшка лекарь, — загорелась она, когда все повязки были сменены и ее снова укрыли лебяжьим одеялом, — а позвольте вас перекупить. У папеньки полно для вас работы, да и деньгами он вас не обидит. А то слава о канцлеровской скаредности многих ушей достигла.