Дочь дыма и костей
Шрифт:
— Но… Чиро. Это же ты.
— Я. — Ее голос изменился. Он стал на тон ниже, и звучал теперь язвительно и злобно. — А ты хотела бы стать мной?
Обиженная и сбитая с толку, Мадригал ответила:
— Я не понимаю.
— Еще чего, правда? — сказала Чиро. — Ты ведь красавица!
Позже она извинилась. Сказала, что испытала шок. Новое тело казалось тесным, негнущимся, и она едва могла дышать. Понемногу привыкнув, она оценила его прочность, гибкость. Теперь она летала быстрее; ее движения стали стремительней, зубы острее,
— Спасибо тебе, сестренка, — сказала Чиро, и благодарность прозвучала искренне.
Однако Мадригал не забыла злобного тона, когда Чиро назвала ее красавицей. Теперь эти слова вновь прозвучали так же.
Нуэлла реагировала более восторженно:
— Какая прелесть! — пропела она, сморщила на мгновение чешуйчатый лоб и протянула руку к висящему на шее Мадригал амулету. — Это, конечно, придется снять.
— Нет, — вскинулась та и зажала амулет в кулаке.
— Только на один вечер, Мад, — уговаривала Нуэлла. — Просто он не подходит к платью.
— Не трогай, — отрезала Мадригал таким тоном, что Нуэлла передумала настаивать.
— Ладно, — сказала она со вздохом.
Мадригал выпустила счастливую косточку, которая вновь расположилась в ямке между ключицами. Она прекрасно понимала, что косточка не представляет из себя ничего особенного и не годится для украшения декольте, но ей было все равно. Эту вещь она носила всегда.
Нуэлла со страдальческим видом уступила и принялась рыться в ящичке с косметикой.
— Тогда хотя бы вот это.
Не успела Мадригал понять, что происходит, как она подошла с серебряной чашей и большой мягкой кисточкой в руках и осыпала ее грудь, шею и плечи чем-то блестящим.
— Что это?..
— Сахар, — хихикнула она.
— Нуэлла!
Мадригал попыталась отряхнуться, но измельченный в пыль сахар прилип. Такую пудру использовали девушки, собираясь на свидание. «Если розовые губы и обнаженная спина недостаточное приглашение для Тьяго, — думала Мадригал, — то сахар — вполне очевидное». Ее мерцающая кожа как будто нашептывала: «Лизни меня…»
— Теперь ты не похожа на солдата, — сказала Нуэлла.
И действительно. Она выглядела как девушка, которая сделала свой выбор. Так ли это? Все вокруг считали, что сделала, и это казалось почти правдой. Однако еще было время передумать. Она могла вовсе не пойти на бал, дав тем самым другой ответ, противоположный. Оставалось только принять решение.
Она долго смотрела на себя в зеркало, испытывая головокружение, словно будущее стремительно неслось ей навстречу.
Так и было, но в то мгновение она и представления не имела, что это будущее летит к ней на невидимых крыльях, глаза его невозможно скрыть никакой маской, и все волнующие ее сейчас вопросы вскоре будут сметены как пыль одним взмахом крыла, а на их месте возникнет нечто невероятное.
Любовь.
— Пойдем, — сказала она, взяла за руки Чиро и Нуэллу и вышла навстречу будущему.
51
Серпантин
В день рождения Воителя праздничная процессия шла по Серпантину, главной артерии Лораменди. По традиции гости, переходя от одного партнера к другому, танцевали на протяжении всего пути к месту сбора, агоре. [9] Бал проводился там, под светом тысяч фонарей, закрепленных на прутьях Клетки и словно звезды в ночи освещающих миниатюрный мир с собственным небосводом.
9
Агора — главная городская площадь.
Мадригал с подругами, как и раньше, ворвалась в толпу, но внезапно поняла, что в этом году для нее все поменялось.
Даже в маске ее узнавали, — так отличалась от других ее внешность. На плечах блестел сахар, но никто не принимал это за приглашение. Все знали, для кого он предназначен. Посреди бушующего уличного веселья она словно плыла в хрустальном шаре.
Чиро и Нуэллу то и дело обнимали и целовали незнакомцы, маска в маску. Таков был обычай: танцы многократно прерывали для поцелуев, которые символизировали единство племен. Группы музыкантов располагались на расстоянии друг от друга, чтобы гуляющие перемещались от мелодии к мелодии и веселье не затихало. Необузданная музыка закружила всех в танце, но никто так и не подхватил Мадригал. Едва какой-нибудь воин направлялся к ней, — а один даже успел схватить за руку, — рядом тотчас возникал его друг, оттаскивал назад и что-то шептал на ухо. Что — Мадригал не слышала, но могла вообразить.
Она принадлежит Тьяго.
Никто не прикоснулся к ней. Среди шумной толпы она шла в одиночестве.
«Где же Тьяго?» — спрашивала она себя, переводя взгляд с маски на маску. Когда внезапно в толпе мелькали длинные белые волосы, волчьи черты, сердце ее подпрыгивало — каждый раз напрасно. Волосы принадлежали старушке, и Мадригал улыбнулась собственной глупости.
На улицы высыпали все жители Лораменди, но каким-то образом вокруг нее возникло пустое пространство. Она брела за веселящимися подругами к агоре и думала, что, наверное, там, во дворце на балконе рядом со своим отцом стоит Тьяго и смотрит на прибывающую процессию, на то, как волна за волной площадь заполняют химеры.
В толпе он будет искать ее.
Она невольно замедлила шаг. Нуэлла и Чиро продолжали кружиться в танце и целоваться. В большинстве случаев танцоры лишь прикасались губами своих масок к губам — клювам, мордам, пастям — других, но иногда целовались и по-настоящему, невзирая на принадлежность к виду. По предыдущим празднествам Мадригал помнила, как обдает запахом травяного вина дыхание незнакомцев, помнила прикосновение усатого тигра, и ящера, и человека.
Сегодня она была отрезана от всех — на нее смотрели, но не дотрагивались ни руками, ни тем более губами. Серпантин был слишком длинным, чтобы пройти его в одиночку.
Внезапно кто-то взял ее под локоть. Она вздрогнула и напряглась, решив, что это Тьяго.
Но нет. На подошедшем была маска коня, сделанная из кожи и полностью закрывающая голову. Тьяго бы никогда не надел ни лошадиную, ни какую-либо другую маску, за которой не разглядишь лица. Из года в год он появлялся на балу в одном и том же: в неком подобии головного убора в виде волчьей морды без нижней челюсти и с голубыми стекляшками вместо глаз, неподвижно пялящимися в пространство.
Кто же это? Какой глупец додумался к ней подойти? Он был намного выше ее, так что Мадригал пришлось закинуть голову, положив руку ему на плечо, чтобы легко ткнуться птичьим клювом своей маски в конскую морду. «Поцелуй», показавший, что она все еще принадлежит себе.