Дочь художника, Ластовина Елена

Дочь художника

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Поэзия – всегда истерика…

Так бесстрашно заявляет едва ли не самая юная поэтесса данной кассеты. А чего ей бояться – она с каждым годом растет как на дрожжах в поэтическо-духовном и физическом смысле. Ей присуща так необходимая в молодости безоглядность, смешанная с косноязычностью, но всегда отдающая молочной прелестью:

Там, где джинсы мокры от шампанского,Там, где ты не услышишь испанского,Там, где я не увижу француза,Нервно курит субтильная муза.То ль по воле своей став бездомной,То ль забытая старым поэтом,Наслаждается речкой бездоннойРусской речи вприкуску

с рассветом…

Речь, бездонная, как речка, да еще вприкуску с рассветом – это истинное наслаждение для знатоков и любителей неподдельной поэзии. И коль Елена Ластовина уже достигла пусть не горных, но хотя бы курганных высот, дай ей бог продолжать в том же духе. Лично с ней я связываю определенные надежды на существование хорошей волгоградской поэзии.

Василий МАКЕЕВ, член Союза писателей России

«Возьми стихи мои и скомкай…»

Возьми стихи мои и скомкай.Ни синеглазой Незнакомкоймне – ни женою декабристане быть в Сибири серебристой.Надев на шею галстук красный,не выходить на путь опасный,не покушаться на царяна перекрестках октября.Мне барышней юной из города Nне прочитать французского романа,не попадать к фашистам в плен,но плакать, словно Ярославна,ведь я и внучкой и сестройбыла, родимый мой герой…Как страшно, что бываю дочкойя лишь в тот миг,когда за строчкойстроку пишу в строфе, письме.Пожаловалась бы зиме,а также декабрю-отцу,но сил нет. Ветер – по лицу,по сердцу – боль, по жизни – гибель,луна унылая на прибыль.

«Когда-нибудь уехать в Прагу…»

Когда-нибудь уехать в Прагу,где жили Моцарт и Марина,и утро подарить витринам,а ночью взяться за бумагу,наполнить духом плоть строкии вспомнить тех, что далеки,и слушать песни колоколен,и знать, что защищает Големвсех посетителей концертов.А утром вынуть из конвертовлистки, зовущие обратно,и ощутить на скулах пятна.Пройтись по Карлову Мосту,губами к старому креступриложиться к церквушке,а потом с пивом в кружкев каком-нибудь уютном бареподумать вдруг… О самоваре!И утром самым первым рейсомпо воздуху или по рельсамспешить! Вперед! А не назад!Туда, где есть вишневый сад,антоновка и лопухи,туда, где пишутся стихи.

«В залатанных джинсах…»

В залатанных джинсах,в прокуренной курткемне нравится слушатьсентябрьский ветер,когда ты ладонь моюгреешь своей,и движемся мыпо ночному пространствуродного нам города, —он уже длитсячетыреста лет.Плюс шестнадцать.Прохладно.Как страннознакомыхзнакомых(с гитарой, флейтойили скрипкой)встречатьв подземном переходе,на каждом каменном углу,у ларька – сигареты и пиво.Пить и петь.А с утрана вокзалерасставаться,глядеть не в глаза,а куда-нибудь в сторону.Сможешь?А когда я спрошу тебя:что там?То ответь:красно-жёлтые листья.Мальчик ихсобирает для мамы,а смешных воробьевкормит хлебомсинеглазая девочкав белом.

«Ни красок нету, ни красы…»

Ни красок нету, ни красы,горят рябины кисти,холсты, листы и листья.Не можешь ни ты, ни весыизмерить груз воспоминаний:конь снежный, лыжи, горка, сани.Я не забуду ту зимовку,ВДНХ и Третьяковку,Арбат, кафе, музейи твоих знаменитых друзей,прогулки по ночной Москве,обед весенний на траве,дожди, осенние цвета,в пустом автобусе места,на стёклах контуры лошадок…Теперь я здесь – без шоколадок,без шалостей, шаров и шуток.Семь лет – чудесный промежуток,но я уже не верю в чудо.Я – дочь художника. Мне худо.

«Ни отчества нет, ни отечества…»

Ни отчества нет, ни отечества,Одно одиночество есть, —Не только привычка младенчества,Но также и горькая местьОтцу или родине-матери,Сурово сжимающей меч.Уплыть бы по Волге на катереТуда, где разлук нет и встреч.А в городе этом словомОктябрь золотит всё без цели,И страшно подумать о новом,И снова почувствовать в телеЕстественность всю единочества,Осенний огонь одиночества…

«Уже не в музыку, а в звуки…»

Уже не в музыку, а в звуки,Уже не в краски, а в цвета,И в запахи, а не в цветыВлюбляюсь.Не в людей, а в лица,И не могу остановиться.Ищу не встречи, а разлуки,Не разговенья, а поста,Проблемы, а не простоты.Я изумляюсь:Скрипач выбрасывал смычки,Художник разрезал полотна,Поэт сжигал стихотворенья,Их душам душноВ заре, а может быть, и в стуже,Сердцам, конечно, только хуже,Но расширяются зрачкиИ ноздри. Осень стала потнойИ грязной. Слушать откровеньяСлишком скучно.И я скучаю по тебе,И даже по столице нашей,Забравшей мальчика из снов.Вновь поиск смысла:Бороться поздно или рано?Мне то ли сладко, то ли странно.Всё так переплелось в судьбе:Связь с братом, с ним, с отцом, с мамашей.Есть окончанья, нет основ,Нет слов, есть числа.

«Зверьё готовится к зимовью…»

Зверьё готовится к зимовью —орехи, жёлуди, трава,а я готовлюсь к безрифмовью,раз опустела головав Покров, когда до Подмосковьямой путь стал дольше,чем до Польши,мой город вроде бы любовьюнаполнился, открыл фонтан —там памятник влюбленной паре, —но тихо кашляет каштан,и громко слышен запах гари.Покровы сорваны Покровом,твой сын стал старше,то есть краше,и я грущу в обличье новом.

«Я рисовала акварелью…»

Я рисовала акварелью,он маялся с виолончелью,потом варил на кухне кофе,и находила я, что профильего на Пушкина похож,а он считал, что это ложь.Но Пушкин лучший был поэт —для него, а мой лучший портрет —тот, где я «Капитанскую дочку»на коленях держу. В эту строчкуне вместится имяживописца.Мы стали другими.И столица —великая мельница —всех изменит, кто сам не изменится,перемелет в муку зёрна муки,хлеб да соль вдругположит мне в руки,притворится Прекрасною Дамой,чтобы я назвала её мамой,(а не мачехой) в этом году;прямо в центре, у всех на виду,мне устроит с художником встречу,и взаимностью я ей отвечу.

1 2