Дочь императора
Шрифт:
– Кроме, счастья, Сара! Все, что вы предлагаете графу, я также могу ему дать!
– Вы?
– Да, Сара; я могу возвратить ему честь, сделать его богатым и могущественным. Подумайте об этом. Может быть, он примет от меня то, чего бы не принял от вас.
– Почему же?
– Потому что он любит меня, и потому еще, что я могу дать ему…
– Что же?
– Счастье, Сара!
Колдунья сделала жест, выражавший весь гнев ее и отчаяние.
Она только что хотела отвечать, но вошедший в комнату карлик подошел к своей госпоже.
– Что тебе надо? – вскрикнула она с нетерпением.
– Госпожа, – сказал он тихо, – в эту минуту какой-то всадник едет по дороге, которая ведет сюда. Через минуту он будет здесь.
– Граф! – прошептала Зильда, несмотря на все самообладание не сумевшая не бросить взгляда на Маргариту.
По движению молодой девушки Сара увидела, что та угадала истину.
– Да, это граф, – ответила она на невольный вопрос, который она прочитала в глазах графини Эдельсгейм. – Маргарита, я уже вам сказала, что участь обоих нас должна сегодня решиться. Вы уже сказали, что желаете лишь счастья графу, и что готовы пожертвовать собой, если будете уверены, что он найдет счастье с другой. Так ли?
– Я тоже самое повторяю и теперь, Сара!
– Итак! Оставьте меня наедине с графом Гельфенштейном. Спрячьтесь в той комнате. Оттуда вы услышите весь наш разговор, и если воспоминание обо мне сохранилось в его сердце, если он примет блестящую будущность, которую я ему предложу, если он любит меня, наконец, тогда поклянитесь отказаться от него!
– Клянусь! – сказала Маргарита.
– Хорошо. Я слышу уже шаги его. Удалитесь же скорее… и помните свою клятву.
Она быстро толкнула Маргариту в комнату, где уже находилась Марианна.
В эту минуту сильная рука постучалась в наружную дверь.
По телу Сары пробежала дрожь. Она поспешила поправить складки покрывала, чтобы скрыть свое лицо, потом уже отворила дверь.
– Сара, – сказал, входя, граф, – я сдержал свое слово, которое дал вам тогда. Что вы имеете сказать мне?
Сара взяла его за руку и безмолвно подвела к лампе, которая освещала внутренность хижины.
– Смотри! – сказала она, снимая свое покрывало.
– Зильда! – вскричал граф, совершенно пораженный.
– Да, мой прекрасный рыцарь, Зильда. Зильда, которую считали умершей, и которая жила только для тебя, Зильда, которая предлагает тебе богатство, могущество и счастье!
С глубокой грустью граф покачал головой.
– Счастье для меня уже невозможно, – отвечал он. – Что же касается богатства и могущества – на что они мне теперь?
– Отчего это уныние?
– Я не могу сказать вам этого, Зильда; зачем огорчать вас напрасно? Мне хорошо известны страдания раненого сердца, чтобы добровольно подвергать вас подобной пытке.
– Забудем оба наши страдания, оставим прошедшее и станем думать только о будущем. Если бы ты знал, Людвиг, сколько блеска и славы ждет нас впереди! Сядь тут, возле меня… позволь мне рассказать тебе все, что я делала в продолжение нашей долгой разлуки, в продолжение трех лет, каждый час и каждая минута которых посвящены были тебе, мой прекрасный рыцарь.
Граф машинально сел на стул, который ему пододвинула Зильда, и стал безмолвно слушать свою собеседницу.
Сара прежде всего рассказала ему все, что было после смерти Марианни.
Заговорив о сокровище, которое открыл ей старый пьемонтец, она посмотрела на графа, в надежде, что он по крайней мере поднимет голову. Но Людвиг закрыл лицо руками и оставался неподвижен.
Тогда, продолжая свой рассказ тихим и дрожащим голосом, в котором выражалась вся страсть и тревога ее сердца, она рассказала Гельфенштейну, как она решилась воспользоваться тайной Марианни, чтобы заменить известную колдунью, столь могущественную своим влиянием на крестьян.
С энергией она описала ему все, что она должна была выстрадать посреди болота Большого Волка. Ее взволнованный голос наконец дошел до сердца графа.
– Бедная Зильда, как вы должны были страдать! – прошептал он грустным голосом, протягивая руку молодой женщине.
Невольным движением Зильда поднесла его руку к своим губам и страстно прижала ее к сердцу.
– Да, – вскричала она, – я много выстрадала! Но все это для тебя, и потому страдания мои имели свою прелесть. Бывали дни, когда я хотела быть еще несчастнее, чтобы более иметь права на твою признательность и любовь. Но что говорить об этих страданиях теперь… Забудем, повторяю, прошедшее и будем думать только о блестящем будущем, которое открывается перед тобой.
Но он грустно покачал головой.
– О, ты не знаешь еще, каких чудес может натворить такая любовь, как моя! – сказала она. – Еще вчера ты был бедным изгнанником, принужденным скрываться и преклонять голову перед несправедливым осуждением. Завтра ты будешь предводителем армии, главой могущественного союза, в котором тайно участвуют самые благородные дворяне Германии. Завтра имя твое заставит трепетать твоих врагов, и ты можешь отомстить им – слышишь ли? – отомстить тем, которые преследовали тебя своей ненавистью и клеветой.
В знамени всего этого могущества, которое осчастливит меня тем, что ты получишь его от меня, я прошу у тебя только одного слова, одного… Скажи мне, как, бывало, прежде: «Зильда, я люблю тебя!»
Он продолжал хранить молчание, но она тихо отвела руки его, которыми он закрывал себе лицо. Вместо радости и нежности, которые бедная женщина надеялась прочитать в глазах Гельфенштейна, во взоре его она встретила только выражение печали и глубокого сострадания.
– Простите мне мое молчание, Зильда, – сказал он наконец. – Я сильно тронут вашей любовью и благодарен вам от глубины души, но принять предложения вашего не могу. Как бы ни был, действительно, важен союз, о котором вы мне говорите, но роль предводителя мятежа не по мне.