Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
Казалось, Джейн совершенно не поняла эти странные слова, потому что что-то в её лице изменилось. Слезы лились по-прежнему, как дождь, но тучи из кромешных стали рваными, а чуть погодя сам дождь – грибным. Джейн даже улыбнулась.
Катерина Михайловна взглянула на неё, не моргая, не мигая, но этот взгляд напоминал кивок головой.
– А ведь могли бы и договориться, пожалуй, даже ускорили бы возвращение, кому в Туманный Альбион, кому в поместье, под надзор, – Сабуров с искренней грустью упомянул несбывшуюся возможность. – Улыбаетесь, леди? Уважаю-с. Самообладание – великая вещь, особенно для шпиона. Ладно, пора в путь-дорогу. Кстати, Катерина Михайловна, а где человек-то ваш?
– Лошадей к коновалу повёл.
– Жаль-с, тоже фигура ещё та – прощелыга, увёртливый злодей. Ладно, пока и без него обойдёмся. Пойдёмте-с, дамы и господа!
Сдержанность не относилась к тем качествам, которыми был одарён мистер Стромли, поэтому вечером он не удержался от вопроса:
– Мой мальчик, скажи, существует ли роман «Наказанная непочтительность»?
– Извините, мистер Стромли, мне это неизвестно, – ответил Лайонел. – Но, насколько мне известно, роман мистера Н. «Наказанное любопытство» посвящён именно этой теме.
На этот раз дядя Генри удержался от прямой угрозы. Лишь злобно пробурчал, что кое-кто уже достаточно выздоровел, чтобы отвечать за свои поступки так, как положено в его возрасте.
Первым на уже потемневший двор вышел Сабуров. За ним шла Катерина Михайловна, державшая за руку Джейн. Следом – денщик Остапенко, далее – Саша. Замыкали этот слоёный пирог два местных жандарма.
– Прошу в шарабан, в новую гостиницу поедем, – указал было Сабуров на повозку, любезно выделенную ротмистром Геслером.
…Но так и не смог довести приглашение до конца.
С покатой крыши во двор спрыгнул прежде распластавшийся там человек – разумеется, Данилыч. Он приземлился, встал, будто лишь сошёл с лестничной ступеньки, обеими руками схватил за шиворот замыкающую пару и резким сводящим движением приложил их лоб о лоб. Один жандарм отвалился сразу, другой устоял на ногах, даже схватил Данилыча за кафтан, чтобы через секунду столь же надёжно упасть по другую сторону от кулака.
Правда, и Данилычу пришлось потереться о стену – денщик проявил немалую прыть и, отшвырнув Сашу, кинулся к Данилычу, припечатал с размаху кулаком. Опять взмахнул, чтобы добить, но Данилыч уже присел и в своём умелом гопаке вывернулся в сторону.
Тотчас же ему пришлось исполнить ещё более изящную балетную фигуру. Ротмистр соображал так же быстро, как и денщик, и сразу определил новое действующее лицо. Конечно, он крикнул и про арест, но, понимая недостаточность слов, выхватил саблю, попытался прирубить Данилыча, чуть не попал по Остапенко. Тот уклонился от сабли начальника – чтобы немедленно вслед за тем отлететь от ноги Данилыча, лягнувшего его в живот.
Катерина Михайловна и Джейн наблюдали эту жуткую и одновременно забавную схватку. Главным делом Данилыча было не столько драться с денщиком, сколько увёртываться от сабли ротмистра. Бывший улан рубил изо всех сил, вертел саблю, пытаясь коснуться кучера. Данилыч, если и мог добраться до Сабурова через эту сверкающую мельницу, все же предпочитал офицера не трогать, опрокидывая его слугу. Тот же снова вскакивал и лез в кулаки, под защитой сабли офицера.
Тем временем Саша нагнулся к упавшему жандарму, тащившему конфискованный багаж. Очередной взмах сабли Сабурова уже не разрезал воздух, а наткнулся на сталь, да так, что Джейн разглядела в полутьме искры.
– Господин ротмистр, сколько раз мне нужно назвать вас подлецом? – задыхаясь от волнения, злости и недавних слез, спросил он. А так как Сабуров не слышал и опять попытался задеть Данилыча, Саша провёл косым ударом по его плечу, надрезав эполет.
– Зарублю злодейское отродье, – хрипло рявкнул Сабуров, больше не думая о Данилыче.
В первые секунды Саша чуть не погиб. Сабуров даже и не пытался обезоружить недавнего арестанта, а просто рубил его во весь размах. Саша с трудом отражал клинок, медленно пятясь к хате. Оступись он или решись Сабуров на прямой удар, все бы кончилось.
Джейн ринулась к Саше, но Данилыч схватил её за локоть. За миг до этого он окончательно обеспечил отдых денщику и пальцами левой руки исследовал лицо – велики ли потери?
– Куда же вы, Жанна Францевна, под сабли собрались? Постоим, посмотрим, как Лександр Петрович справляется.
Джейн оглянулась, ища поддержки у Катерины Михайловны. Та как раз поднималась от упавшего стражника – убеждалась, что жив. Поняла порыв Джейн, печально улыбнулась, отрицательно помотала головой – нельзя.
Саша и сам, несмотря на сталь, мелькавшую перед глазами, нашёл миг обернуться и неразборчиво крикнуть: «Я сам… дуэль!»
– Александр Петрович, – лениво заметил Данилыч, прислонившийся спиной к шарабану, – вы вспомните, как я вас натаскивал. На месте не стойте, двор широк. Не отбивайтесь, уходите. Пусть его благородие плетень рубит, с хозяином потом разочтёмся. И постарайтесь без смертоубийства, будьте любезны!
– Да уж, Сашенька, постарайся, – поддержала Катерина Михайловна. – Из всей нашей компании покинуть Россию намерена только Джейн.
Слышал Саша эти советы или нет, но пришёл к тем же выводам. Он старался реже отбивать удары, уходил из-под них. Уже не заполошно, без начальной сумятицы, а с оглядкой, успевая взглянуть, куда отскочить. К тому же, несмотря на ярость, он, хватаясь за саблю, успел сбросить сюртук, противник же оставался в мундире.
Для короткого боя это не имело значения, но схватка затягивалась, и Саша уставал меньше. К тому же он не бранился.
Звон клинков и ругань Сабурова обеспечила действию зрителей – поселковых мужиков. Кто-то заглядывал из-за плетня, кто-то даже залез на соседнюю ветлу, разглядеть получше.
Данилыч заметил зрителей.
– Эй, хлопцы, кому охота по смертоубийству жандармского ротмистра в свидетели пойти?
Последствия предложения были просто магическими. Зрители не столько удалились, сколько исчезли, растворились в воздухе. Убраться за одну секунду успели даже те, кто залез на дерево.
Сабуров задыхался от усталости и злости. Его бесила и боевая манера соперника – увёртываться, не отбивая клинок, – и замечания двоих зрителей.