Дочь княжеская. Книга 2. Часть 2

Туман плыл над городом, защитный Флёр Девяти, стекал по крышам, превращал улицы в молочные реки, а реки в скрытую под толстым слоём ватного белого серость. Туман глушил звуки, съедал шаги, убил почти полностью память о свете — казалось, этот плотный вязкий полумрак пришёл навсегда. Но была от него и польза: не пришли холода. Ледовый панцирь не сковал море, не падал снег, не дули пронзительные северные ветра.

Хотя иной раз казалось — до дрожи в теле, до истеричного визга! — что лучше

Хрийз не любила ходить по заполненным туманом улицам. Ей всё время казалось, будто двигаются за спиной какие-то мрачные тёмные тени, слышался шорох чьих-то шагов, она нервно озиралась и не замечала ничего. Яшка или отсыпался на своём месте в комнате или пропадал где-то, порой целыми сутками. У него было где-то в скалах гнездо, наведывался к подруге, терпеливо гревшей своим телом яйца. Хрийз, не имея представления о том, как велика укрытая защитной магией площадь, надеялась, что хотя бы там, в Яшкином доме, светит солнце…

Ель не приходила в себя. Лежала неподвижно, бледная, почти не живая. Хафиза поджимала губы, рассматривая показания приборов, контролирующих жизнедеятельность.

— Что ты от меня хочешь, дитя? — устало спросила целительница в ответ на очередной вопрос. — Есть вещи, которые мне не под силу. Она пожертвовала собой, чтобы вы все выжили. Жертва меняется только на жертву.

— Вы её даже не лечите! — поняла Хрийз. — Вы просто ждёте сорокового дня!

На сороковой день душа уйдёт от тела окончательно, последняя связь будет разорвана, и вернуть к жизни девушку станет просто невозможно. Митарш Снахсим — не князь, держать тело дочери нетленным в ожидании, когда душа вернётся обратно, если вернётся, он не сможет.

Хафиза ничего не сказала прозвучавшие обвинения. Значит, так всё и есть. Целительница ждёт сорокового дня, чтобы вздохнуть с облегчением, подписывая смертный приговор.

Жертва меняется на жертву. Отдать жизнь за подругу Хрийз всё-таки не была готова. Её жизнь принадлежала отныне не только ей, и об этом следовало помнить. Даже если захочет, ей не позволят. Добро, хоть разрешали пока жить и учиться спокойно.

Жертва меняется на жертву.

Но можно ли отдать в жертву не жизнь, а что-нибудь другое? Магию жизни, например. Например, тому, кто на короткой ноге со смертью?

— Вам снова необходимы дополнительные занятия, Хрийзтема? — спросил Кот Твердич.

Хрийз подкараулила его возле школы, где он преподавал «Теорию магии» одарённым детям. И туман не помешал: она чётко чувствовала неумершего вместо со всей его маскировкой и вышла точно на него.

Кот Твердич если и удивился визиту, то сумел удивление своё скрыть. Пригласил в свой кабинет, памятный по летним подготовительным занятиям…

Здесь всё так же висели на окнах тяжёлые портьеры, стояли книги на стеллажах за стеклянными дверцами, висела большая карта Третьего мира на стене. Всё так же пахло деревом, бумагой, натёртыми синей мастикой полами. На партах, перевёрнутые кверху ножками, стояли стулья. Кот Твердич снял их с одной парты, пригласил присесть. Хрийз села, чинно сложив руки, как в первом классе. Сказала:

— Нет, мне нужны не занятия, Кот Твердич. Я… я хочу попросить вас о помощи.

Кот Твердич в удивлении приподнял бровь.

— Вы ведь понимаете, что помощь таких, как я…

— Понимаю, — торопливо кивнула Хрийз. — Всё понимаю. Я заплачу. Кровью или услугой Вязальщицы, как пожелаете.

— Я вас слушаю.

Хрийз рассказала о Ели. О словах Хафизы: если душа подруги не вернётся в тело по истечении сорока дней, то проведут погребальный обряд. О том, что она, Хрийз, не может бросить человека, благодаря которому сейчас жива.

— А душу ведь можно позвать обратно, — закончила рассказ Хрийз. — Вы — проводник стихии смерти и вы её знали, как… как…

— Как женщину, — мягко подсказал Кот Твердич.

Хрийз кивнула.

— И я её знала. Как друга и как ту, которая спасла мне жизнь. Вместе мы могли бы… Могли бы дозваться.

Видя, что он медлит с ответом, она торопливо добавила:

— Я заплачу!

— Не сомневаюсь, вы заплатите, — кивнул он, задумчиво сводя кончики пальцев. — Как не сомневаюсь и в том, что если я откажусь, вам, ваша светлость, достанет глупости и невежества пойти на этакое самоубийство одной.

— Пожалуйста, не называйте меня светлостью, — нервно попросила Хрийз.

Не ощущала она себя на такой титул. Не могла привыкнуть к нему никак. Давно ли мусор граблями собирала? То-то же.

— Почему? — искренне удивился Кот Твердич. — Вы подтвердили свой титул в бою, владеете им по праву.

Хрийз качнула головой. Он не понимает. И не поймёт. А объяснить толком, отчего ей настолько тоскливо, что кажется, будто год назад, в Службе Уборки, счастья было намного больше, она не могла даже себе.

— Задача имеет решение, — задумчиво сказал Кот Твердич, разглядывая затянутое туманом окно. — Но придётся рассказать Дахар…

— Нет! — вскрикнула Хрийз, обжигаясь вспышкой ледяного предзнания — Дахар, уходящая из мира по ею же самой проторенной тропе. — Не надо!

Кот Твердич откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на неё. Хрийз тут же захотелось куда-нибудь провалиться от его взгляда.

— Вы должны понимать, ваша светлость, — сказал он наконец, — что я не свободен так, как свободны даже вы. И если вы хотите помочь подруге, то других путей нет.

— Я понимаю, — сказала Хрийз, заламывая пальцы. — Просто и вы поймите… Дахар должна мне, и это такой нехороший долг, что… Я бы её долг простила, честное слово, мне — не надо, но мне сказали, что я не могу.

— Интересно, — сказал преподаватель. — Вы отдаёте себе отчёт, насколько вы необычны, Хрийзтема? Многие люди мечтают загнать в ловушку неумершего, страшно даже начать пересказывать всё то, на что они ради этого пускаются. А вам, — он слегка развёл ладонями, — не надо. Ваша сестра, к примеру, не отказалась бы.