Дочь колдуна
Шрифт:
Ждал он недолго. Не прошло и нескольких минут, как распахнулось окно и темная человеческая тень, со свистом и треском, устремилась к телу, с которым ее соединяла тонкая огненная нить, теперь только ставшая заметной. Не доходя на шаг до постели, призрак застыл на месте, а затем откинулся назад с глухим стоном и корчась. Огненная связь натянулась, как струна, и потом лопнула, с глухим взрывом, а призрак упал, словно перевернулся в воздухе и исчез за окном. Тогда адмирал снял простыню, погасил свечу и вышел из комнаты, оставив только золотой крестик, как бы замыкавший уста.
– И второй демон наткнется на уничтоженный переходной мост, – подумал довольный Иван Андреевич.
Подземную залу, где стояло тело Красинского, мрачно освещали четыре черных свечи в серебряных шандалах, а карлик, сидя на полу перед статуей Люцифера, жалобно
Полет свой Красинский направлял к замку Бельского. Он знал, что тот вернулся, потому что «граф» побывал в подземелье и сообщил Бифру, что Уриэль и Азима, задержанные делами ордена, прибудут только через несколько дней; причем весть о смерти Ахама глубоко потрясла его. А направлялся Красинский в замок с целью отобрать у Баалберита им же данное тому тело. В качестве новой «квартиры» тело Бельского оказывалось в данную минуту ближе всего; кроме того, им и легче завладеть, потому что, вследствие сношений с ларвой, Баалберит ослабел и не пустил вообще прочных корней в своем новом теле. Вернулся он, наверно, расстроенный, усталый и спит, а по всем вероятиям выйдет в астрал. Этим его отсутствием Красинский и задумал воспользоваться, чтобы с помощью сатанинской науки и вампирической силы прогнать Баалберита и занять его место. Тогда… – и жестокая, циничная усмешка скривила губы призрака, – несмотря ни на что, он будет по праву обладать Надей, сделавшись ее мужем.
Он беспрепятственно проник в старый замок, все закоулки которого прекрасно знал, проскользнул в комнату Бельского и тихонько приподнял портьеру. Инстинкт привел его прямо к цели. Но вдруг злой дух с хриплым криком отшатнулся, увидав, что не в состоянии подойти к постели, которую окутывала дымка голубоватого света, а над головой трупа парил в воздухе лучезарный крест.
– Проклятие! Игра моя здесь проиграна! – прошептал темный дух, дрожа от бешенства и исчезая через окно.
Но там он столкнулся с таким же черным и плотным, как сам, существом, а два зеленых, фосфоресцировавших, словно у дикого зверя, глаза вперили в него взгляд, дышавший ненавистью и лютой злобой.
– Опоздал, предатель! Не получить тебе этого тела, которое ты собрался похитить у меня, как задумал отнять и многое другое. На этот раз ты сам в дураках! Ха, ха, ха!
Злорадный смех прозвенел в ушах Красинского, но он в свою очередь так же враждебно и насмешливо сказал:
– Я нахожу, Баалберит, что рассудок твой помутился от пребывания в теле благочестивого графа Бельского. Какие же мы были бы демоны, если бы нашими поступками руководили великодушие и человеколюбие, а серд ца наши не горели завистью, насилием и братоубийственной враждой? Мы оказываем друг другу услуги потому только, что это нам выгодно; отсюда ясно, что чем больше будет нашихсреди живущих, тем мы будем сильнее. Я ведь имел уже тело, так почему же мне было не помочь тебе завладеть телом Бельского? Но раз только тело это может пригодиться мне самому, то, конечно, я не стеснюсь изгнать тебя из него. Никто не мешает тебе проделать то же самое, а с твоим знанием и при помощи братства ты можешь сыскать новую квартиру. Мне же необходимо как можно скорее устроиться; я не могу выносить полную опасностей, жалкую жизнь вампира. Пока до свиданья. Мне пора домой: я чувствую, что слабею. – И с головокружительной быстротой темный силуэт его исчез в пространстве.
Баалберит стоял неподвижно, с бешенством и отчаянием озираясь вокруг. Все это принадлежало ему: и древний, великолепный замок, и молодое, полное жизни тело, и обаятельная женщина, от которой предатель Красинский удалил его, воспользовавшись его временной слабостью и спутав его с ларвой. Кроме того, в этом, захваченном чужом теле, с которым еще не успел освоиться, он потерял большую часть своих оккультных сил; ясновидение и знание притупились, а у него не было времени, чтобы сделаться полным хозяином нового организма и пользоваться всеми прежними способностями… А в сущности, как мало содержательна была эта мрачная и посвященная злу жизнь, с ее постоянной погоней за преступлениями, ради поддержания материальной силы в астральном теле. Кровь, вечно – кровь для того, чтобы влачить ужасную жизнь вампира. Невыразимая горечь охватила Баалберита; впервые за много-много лет в этой потускневшей и загрязненной душе шевельнулось сожаление о далеком прошлом, когда он был ребенком и его благочестивая мать молилась вместе с ним, а он был так спокоен и счастлив… Это был тот момент, когда несокрушимое наследие Отца Небесного, божественная искра заявляла свое присутствие и подсказывала ему, что преступление не дает мира и счастья…
Темный дух отвернулся и как бы растаял в беловатом тумане зари. Тяжело и медленно поднялся он наверх, как вдруг его подхватила холодная волна и повлекла к видневшемуся вдали лесу. Он был теперь не один: другие, черные и отвратительные, подобно ему, тени спешили, гонимые тем же током к невидимой еще цели, которая, однако, вскоре обозначилась.
Это был бледный и расстроенный юноша, с безумным взором и дрожавшими губами. Стоял он, прислонясь к дереву и платье его было расстегнуто; от холодного пота волосы прилипли ко лбу, а в сжатой руке блестел револьвер. Его вплотную окутывало темное облако и вот к этой-то ауре, где уже кишели черные отвратительные существа, направился Баалберит с его спутниками. У прозрачных, волновавшихся теней с искаженными лицами одни лишь глаза казались живыми и с алчной жестокостью пристально смотрели на несчастного, еще боровшегося против ужаса самоистребления. Зеленые, синие, красные искры роем витали вокруг его головы, а гадкие твари липли к нему, мучили его, подталкивали и внушали положить конец жизни, ничего будто бы не обещавшей впереди и не имевшей более цены…
Увидав властного демона, мятежная масса подонков невидимого мира раздалась, давая ему дорогу. В эту минуту несчастный поднял оружие; но, прежде чем он у спел спустить курок, подле него блеснул широкий луч золотистого света, который окутал его голову и отодвинул дьявольскую свору.
Баалберит знал, что это значило: кто-нибудь, любивший этого человека, горячо молился за него. Теперь слышался вдали церковный колокол, призывавший людей на молитву. Гармоничный, могучий звон привел в движение атмосферные волны и из пространства посыпались серебристые искры.
Этот блестящий дождь пал и на несчастного, отгоняя от него и обращая в бегство окружавшие до того времени зловредные существа. И вдруг в нем произошла необыкновенная перемена. Он стал прислушиваться к дрожавшим в воздухе звукам, которые как будто и его призывали к стопам милосердного Отца вселенной; к горлу его подступали слезы, пистолет вывалился из рук и, упав на колени, он прошептал:
– Помилуй мя, Господи!
Словно сметенные бурным ветром, духи тьмы рассеялись, шипя от бешенства, как змеи. Добыча, уже бывшая почти в их руках, ускользнула, и они направились в другое место, за иными жертвами, новыми убийствами или самоубийствами, чтобы насытиться жизненным флюидом, кровью и разлагавшимися телами, словом, тем, что и составляет пищу этих мерзких тварей…
VI
На утро следующего дня замок Бельского пришел в волнение. Удивляясь, что барин долго не звонит, камердинер вошел в комнату и увидел графа лежавшим замертво и даже похолодевшим. Он поднял на ноги весь дом, приказал разбудить графиню, которая, между прочим, легла только на заре, и послал верхового за доктором. Когда через несколько часов прибыл врач, то мог только засвидетельствовать, что граф, как и мать его, умер от разрыва сердца. Смертельно бледная графиня распорядилась послать за католическим духовенством и заперлась у себя, Надя была окончательно подавлена всем тем, что видела, слышала ранее и читала впоследствии о невидимой для слепых глаз большинства, но тем не менее объемлющей мир области сатанизма, которая зачастую губит человека, если тот не огражден молитвой и покровительством высших существ, называемых нами святыми.