Дочь маркиза
Шрифт:
К четырем часам пополудни волонтеры добрались до трактира «Луна», где их уже ждал накрытый стол. По совету Жака Мере его поставили в конце маленького сада; вся равнина Вальми была видна оттуда как на ладони.
Жак Мере и его волонтеры расположились точно на том месте, где в день битвы стояли прусский король, герцог Брауншвейгский и штаб.
На равнине раскинулись поля.
Тут и там виднелись холмики: они обозначали места братских могил, в которых хоронили прусских солдат.
На этих холмиках жито росло гуще, ибо почва там была плодородная,
Скорбные вехи облегчали Жаку Мере объяснения.
Примерно в километре, в конце маленькой долины, имеющей отдаленное сходство с равниной Ватерлоо, холмики исчезали.
Пруссаки не подошли даже к подножию холма Вальми.
На этом холме стоял Келлерман со своими шестнадцатью тысячами солдат и артиллерийской батареей.
Позади него, на горе Ирон, Дюмурье развернул шеститысячное войско, чтобы заслонить соратника и помешать врагам окружить его.
Слева от холма Вальми находилась ветряная мельница; позади нее от снаряда загорелось несколько зарядных ящиков, что вызвало в рядах наших войск переполох, но все быстро успокоилось.
— А вы, — спросили волонтеры, — где были вы? Лжесержант вздохнул и махнул рукой куда-то между
Сент-Мену и Бро-Сент-Кюбьером.
— Значит, ты был с Дюмурье? — спросил один из волонтеров.
— Да, — ответил Жак Мере, — я из здешних мест и был его проводником в Аргоннском лесу.
Жак уронил голову на руки.
Не прошло и девяти месяцев после битвы при Вальми, этой чудесной зари Республики и свободы — и вот уже самое Республику раздирают противоречия и свобода снова под угрозой. Наконец, сам Жак Мере, он, который под аплодисменты Конвента, Парижа, всей Франции прибыл возвестить о двух великих победах, казавшихся спасением родины, должен теперь бежать, скрываясь от Конвента, уезжать из Парижа в обществе палача и его подручного, мчаться словно на казнь, на другой конец Франции, рядиться в чужое платье, проходить никем не узнанным изгнанником в мундире волонтера по тем же местам, где девять месяцев назад он шел с победой.
А Дюмурье…
Вот кто, наверно, по-настоящему несчастен.
Жертва революционного катаклизма, Жак Мере, быть может, в один прекрасный день возвратится во Францию с почетом и займет в ней достойное место. Но Дюмурье, предателю, матереубийце, никогда не вернуться.
При этих мыслях на глаза лжесержанта навернулись слезы.
— Ты плачешь, гражданин, — заметил один из волонтеров.
Жак слегка пожал плечами, широким жестом обвел поле битвы.
— Да, я плачу, — сказал он. — Я оплакиваю те дни, которые безвозвратно ушли в прошлое, так же как и дни юности!
II. СЕМЕЙСТВО РИВЕРС
Когда обед закончился, было еще довольно рано, до темноты оставалось часа два, поэтому все решили не идти в Сент-Мену по тракту, а сделать крюк и совершить паломничество в Вальми.
Не имеет значения, что из-за этого они чуть позже придут в Сент-Мену: волонтеры плотно пообедали, отдохнули и единодушно восхищались сержантом, который мало того что удовлетворил их телесные потребности, но воспоминаниями своими удовлетворил еще и потребности духовные.
Волонтеры готовы были идти за ним на край света и отдать за него жизнь. Сам же он, как ни спешил увидеть солнце своей жизни, звезду своего сердца, нареченную им Евой, понимал, что ему необходимо добраться до границы потихоньку, и, стиснув зубы, замедлял шаг.
Он шел по родной земле, которую ему через три-четыре дня предстоит покинуть, и, быть может, навсегда.
Время от времени у него возникало желание броситься на землю ничком и целовать эту всеобщую праматерь, как две тысячи шестьсот лет назад ее целовал Брут.
Все здесь казалось ему прекрасным, все казалось бесценным. Он останавливался, чтобы сорвать цветок, чтобы послушать, как поют птицы, чтобы полюбоваться, как бежит ручеек.
Все это вызывало у него вздох сожаления.
Он расплатился с хозяином трактира, потом повел свой отряд по меже, разделявшей два поля — ячменное и ржаное; она была такая узенькая, что идти приходилось гуськом; тропинка эта вела в Вальми.
Жители деревни завидели их издалека и подумали, что волонтеры, как это часто бывало в ту эпоху, присланы на постой.
Крестьяне вышли им навстречу.
Но узнав, что волонтеры пришли просто из любопытства, все пожелали быть проводниками: таким образом, волонтеры были у местных чичероне нарасхват.
Жак Мере отошел в сторону и сел на каменную скамью у ворот мельницы, а когда один из подмастерьев мельника услужливо предложил рассказать ему о битве, ответил:
— Не стоит, друг мой, я сам там был!
— Ты из тех, что были здесь? — спросил мельник.
— Нет, — ответил Жак и улыбнулся, указывая на лагерь Дюмурье, — я из тех, что были там.
Волонтеры снова пустились в путь и по другой тропинке, идущей вдоль небольшой речушки, пошли к спуску в Сент-Мену, туда, где 23 июня 1791 года был убит г-н де Дампьер.
Странная вещь, которая тем не менее сплошь и рядом случается во время гражданских войн — дядя умирал на спуске в Сент-Мену с криком «Да здравствует король!», а племянник умирал в лесу Викуань с криком «Да здравствует Республика!»
В Сент-Мену пришли затемно. В муниципалитете волонтеров определили на постой. Жак Мере предпочел остановиться на постоялом дворе.
Прежде чем пожелать своим товарищам доброй ночи, Жак Мере предложил им сделать завтра большой переход, целых девять льё, чтобы заночевать в Вердене.
Для этого надо было к обеду дойти до Клермона.
И поскольку некоторые из волонтеров боялись такого долгого пути, Жак Мере раздобыл повозку, запряженную парой лошадей, велел устлать ее соломой и погрузить в нее сначала обед, потом ружья, потом ранцы и в заключение тех, кому станет невмоготу идти.
С помощью всех этих мер предосторожности Жак Мере надеялся к восьми вечера добраться до Вердена.