Дочь отца своего
Шрифт:
И спит же гад, аки невинный младенец, не аукаются ему чужие слезы. Столько всего знаю, что давно его надо было к Нечистой отправить грехи искупать, но нет же гарантий, что на его место не придет ещё худшее ничтожество. О, вот об искуплении грехов мысль интересная. Связываю, повязку на глаза и кляп в рот, повернуть на живот и стащить ночные штаны. Теперь ещё найти, чем выпороть как следует, так, чтобы хоть неделю его на новые подвиги не тянуло, а еду принимал исключительно стоя. Завязки от портьер справляются с задачей плохо, продолжим поиски инструмента свершения справедливого суда. Нда, палачом я себя еще не обзывала. Обыскиваю все шкафы спальни. О, какой шикарный подарок судьбы! Нет, не судьбы, герцога. Видимо он предпочитает садистский секс, тут же целый шкаф этого барахла. Надеюсь, он не мазохист, а то мое "наказание" будет самым приятным событием в его жизни. В любом случае, у меня на выбор и кнут, и хлысты, стеки, арапник, и... вот даже не знаю, что это, но с шипами и иглами
Вот не представляю, как палачи пытки на часы растягивают. Мало того, что через пятнадцать минут экзекуции я элементарно устала, так еще и совесть сожрала изнутри. Настолько, что меня от самой себя сейчас наизнанку вывернет. Все, быстрее отсюда уйти и в речку - мыться. Пыталась наказать герцога, а наказала сама себя - так гадко и мерзко себя ещё не чувствовала никогда. Фу! Остается только надеяться на воспитательный эффект - вдруг да задумается герцог о своем поведении. Хотя шансы стремятся к нулю. Скорее следует просить Всевышнего, чтобы хуже не стало, мало ли что изобретет изощренный ум в попытке отомстить.
Возвращение добычи законным владельцам прошло как со смазкой, а приятным бонусом стала встреча с Реном. Он обеспечивал политическую и военную поддержку истинных хозяев герцогства, а заодно подписал бумаги о дальнейшем сотрудничестве. Так что назад он меня немного проводил, а потом еще немного и еще немного... В общем, в обратную дорогу я выехала на третий день в состоянии крайнего разжижения мозгов и полной эйфории. Как-то сами собой стали вспоминаться разные эпизоды из жизни. И как я докатилась до жизни такой? Примерно вот так:
Часть вторая
Из дома я ушла в 17 лет. Нет, начать лучше не с этого. Родилась я в счастливой, любящей семье. Тоже не совсем точное начало. Любовь и счастье моей семьи закончилось с моим появлением на свет. Матушка родов не пережила, а батюшка не смог простить мне не только ее смерти, но и моего пола. Ему нужен был наследник, а не какая-то девчонка. Отец страстно мечтал вырастить сильного, смелого, умного воина и правителя, защитника своих земель. Не сложилось...
В глубоком трауре батюшка дал зарок больше не жениться. И даже не вспоминал о существовании какого-то мелкого недоразумения.
А мне тогда крупно повезло. Незадолго до этого у кухарки родился сын, она пожалела сиротку и стала моей кормилицей. От работы на кухне ее никто не освобождал, поэтому практически все время и я, и ее родной сын были предоставлены сами себе. Первым моим воспоминанием был эпизод, когда наши дворовые мальчишки играли друг с другом, а мне к ним подойти не давали, даже мой молочный братик. И было до слез обидно просто наблюдать за ними. Как-то мальчишки подрались между собой, и тогда я влезла в драку. Побои оказались обширны и многочисленны, синяки и ссадины без счета, но душа пела от счастья, так как на меня обратили внимание. Тогда я и поняла, что должна драться, чтобы попасть в круг общения. Очень скоро выяснилось, что просто махать кулаками мало, мне нужно уважение моих новых друзей, а не снисхождение и жалость, а для этого необходимо побеждать. Без оглядок на боль, страх, травмы, количество и возраст противников. Эдак я красиво излагаю, а тогда пришло лишь понимание о драке до победы любой ценой. Билась, пока могла хоть что-то соображать. И со мной вскоре стали бояться драться, так как останавливаться я не умела, понятий честный - нечестный прием не признавала. Не раз бывало, что после победы я падала на противника без сознания, или перебиралась в укромный уголок отлеживаться и там уже отключалась. Постепенно со мной в одиночку уже никто драться не хотел, тогда я вызывала на бой противников по двое. Не сразу, но и так я стала выигрывать. Наших мальчишек с четырех лет начинали обучать солдаты местного гарнизона. Как только я это обнаружила, стала смотреть, как проходят занятия. А, приходя к себе, пыталась махать палкой, как мечом, бегать и кидаться другой палкой в цель. Наши мальчишки быстро присоединились к моим занятиям. Я была настолько счастлива видеть, как меня слушаются, что за каждого из своих "подчиненных" готова была отдать свою жизнь. И стала заниматься с еще большим усердием, чтобы иметь возможность их защищать. Я выходила на тренировочные бои против двоих противников, а иногда и против троих.
Когда мне было три года, произошел эпизод, который я совершенно не помню. По пересказам других выходило слишком пафосно, в такое я не верю. Но, если сложить мои предыдущие воспоминания с рассказами очевидцев, произошло примерно следующее. Старшим ребятам было запрещено трогать малышню, но однажды моих "подопечных" обидели. Не помню, что произошло, но я со своей ватагой пошла разбираться и, так случилось, сцепилась на мечах-палках с двумя старшими мальчишками. Со своей планочностью и безбашенностью как-то ухитрилась выиграть, и они убежали. Моя маленькая "армия" подхватила меня мелкую, тощую, драную, избитую на руки и понесла праздновать победу.
Оказалось, что за всем происходящим наблюдал мой отец, который спросил:
– Кто этот мальчик? Я возьму его своим воспитанником.
– Это ваша дочь.
– Вы издеваетесь? Если это она, то почему в таком виде?!!
– Но Вы же не отдавали никаких распоряжений...
– Она моя дочь! Этого что, мало?!!
Вот так без малого в четыре года я обнаружила, что у меня есть отец, а кухарка совсем не моя мама. Дальше начался ад, запомнившийся мне на всю жизнь. Меня забрали какие-то непонятные тетки, привели в жутко огромный не нормально чистый дом и попытались раздеть. Дралась я хорошо, но их было трое. Потом они решили меня утопить! Хоть их и было трое, но дралась я хорошо и жить мне хотелось! Когда удалось вырваться, вслед закричали, что я должна помыться. Тогда пришло понимание, что это какой-то другой вид мытья, а не попытка меня убить. Вернулась, взяла тряпочку и стала обтираться, как меня приучили. Драться со мной больше эти тетки не пытались, даже трогать не рисковали. Просто говорили, что делать, иногда показывали сами. Когда на меня нахлобучили ужас, названный ими платьем, ходить я не смогла. Ноги запутались в подоле, и полетела я красиво и громко. Руки тоже в большом количестве ткани слушаться отказались, и смягчить падение не удалось. Жутко разозлившись, я тут же изодрала сие произведение портновского искусства в мелкие клочья. Стало легче. Но на меня почему-то стали жутко орать, брызгая слюной все три тетки. Инстинкт самосохранения посоветовал оказаться как можно дальше от этого места и раздраженных фурий. Не знаю, как я нашла выход, но бежала я до тех пор, пока перед глазами не оказались ноги в солдатской форме. Я вцепилась в них так, что отодрать мои руки можно было только вместе со штанами. Это проверили все, кому не лень. Кто проверял, не знаю, так как глаз открывать и не пыталась. Кто что и как долго обсуждал, я тоже не знаю, так как в голове была одна мысль, что ноги отпускать нельзя. Помню только, что вдруг кто-то погладил меня по голове и ласковый голос спросил:
– Котенок, может, ты все-таки меня отпустишь?
Я открыла глаза, подняла голову и встретилась взглядами с улыбающимися голубыми глазами. Этот солдат не страшный, но поняв, что он меня спросил, яростно замахала головой.
Вдруг сзади кто-то поинтересовался:
– А ты хочешь, чтобы он занимался твоим воспитанием?
Понятия не имела, что такое воспитание, но явно этот солдат должен был остаться со мной, поэтому кивнула.
– И слушаться его будешь?
Я видела, как солдаты занимались с мальчиками. Очень нравилось наблюдать и мечтать, что однажды со мной тоже будут заниматься. А у этого такие добрые глаза, может даже он позанимается со мной отдельно от других. Конечно, я буду слушаться этого солдатика - он плохого не сделает! Закивала головой так, что сама испугалась, как бы она не отвалилась. Но иначе нельзя, а вдруг не поймут.
– Тогда сейчас отцепись от него.
Посмотрела вверх в посерьезневшие глаза.
– Котенок, давай ты отпустишь штаны и возьмешь меня за руку.
Так у меня появился воспитатель, и попытки убрать его от меня хоть на минуту были пресечены в корне. В тот день меня очень вкусно накормили и показали мою комнату. Огромную и сказочно красивую. Вот только спать на кровати я не смогла, едва не задохнувшись в перинах. Но на полу были невероятные ковры, на которых спалось очень сладко. Такая себе кровать, размером с пол. А еще мой воспитатель позволил мне надеть красивые штаны и рубашечку, как настоящий солдат. Со следующего дня начались занятия. Меня стали учить ходить в платьях, красиво есть, танцевать, петь, нажимать на клавиши и прочее. Причем воспитатель хоть и неуверенно, но поддержал эти жуткие начинания! К обеду меня уже трясло от ярости, хотелось или заплакать, или ударить кого-нибудь, терпела я только потому, что так сказал мой воспитатель. А после обеда мой солдат спросил, чем бы я хотела заняться. Этот день стал самым счастливым в моей недолгой жизни.
С тех пор просыпалась я с рассветом, и до завтрака мы бегали, прыгали, плавали, лазали по деревьям и прочее. С завтрака до обеда мне выносили мозг разные учителя. С обеда до ужина была военная подготовка: мечи, луки, копья, ножи, лошади, арбалеты и так далее. В общей сложности многие годы физическим самосовершенствованием я занималась часов по девять-десять в день. Постепенно утренний ужас сменялся на более интересные вещи - началось обучение чтению, арифметике, ввели биологию, географию, риторику, логику, историю. Недалеко от нашего замка был университет. Позже я узнала, что это не просто лучшее учебное заведение на всем континенте (отец хорошо спонсировал науку), оказалось, что тут работают все самые выдающиеся ученые, а исследования, проводившиеся в университете, намного опережали свое время. Когда мне должно было исполниться восемь лет, отец переговорил с ректором, и с тех пор моими учителями стали лучшие ученые университета. Уж не знаю, как отец такого добился, но я ему очень за это благодарна. При индивидуальном обучении фанатами своих дисциплин уже к тринадцати годам я в совершенстве знала всю программу университета по большинству специальностей. Хотя самой любимой у меня была химия вообще и биохимия в частности. Особенно я маньячила над работой мозга, хотя это, конечно, было позже.