Дочь палача и черный монах
Шрифт:
Священник Циглер покачал головой:
– Сожалею, но нет. Церковь не относится к моему приходу. За этим вам следует обратиться в Штайнгаден.
– В Штайнгаден? – изумленно переспросил Симон.
Священник кивнул.
– Церковь принадлежит монастырю ордена премонстрантов в Штайнгадене. Насколько я знаю, орден выкупил ее уже давным-давно. Если шведы не сожгли документы, то там вы наверняка сможете что-нибудь выяснить.
– А кому она принадлежала до этого? – спросил Симон как можно более простодушно. – Здешнему приходу?
Пастор
– Снова вынужден вас огорчить. Мы вообще никогда и не имели дела с этой церковью. А прежде, если слухи не врут, ею владел духовно-рыцарский орден, тамплиеры. Но это, правда, было очень и очень давно. Почему вы так этим интересуетесь?
– Мой брат посвятил этой церкви всю жизнь, – сказала Бенедикта. Улыбка ее способна была растопить лед на улице. – Я просто хотела побольше узнать о месте, которое столько для него значило. Быть может, вам следует упомянуть о его преданности на похоронах…
– О, разумеется, – Элиаз Циглер усердно закивал. – Я посмотрю, что там можно сделать. Кто бы только знал, отчего…
– Прошу теперь извинить нас, – пробормотала Бенедикта. – Скорбь все еще тяготит мою душу. Я лучше вернусь к молитвам.
Священник понимающе кивнул и подождал, пока оба гостя вышли из ризницы. Затем он вернулся к дегустации церковного вина. Слишком уж оно было хорошим, чтобы переводить его на одну лишь кровь Спасителя.
– Нужно ехать в Штайнгаден, – прошептала Бенедикта, пока они торопливо шли к выходу. – Лучше всего сегодня же.
– Вы тоже едете? – спросил Симон, не зная пока, что думать об этом намерении.
– Конечно. Я хочу знать, из-за чего умер мой брат. Неужели так трудно это понять?
– Нет-нет. Но прямо сегодня?
Они между тем уже стояли перед входом. Ветер кружил в воздухе снежные хлопья. Симон поднял глаза к небу.
– Снова снег пошел. По дорогам будет не пройти, – заметил он с сомнением.
– Ну у меня есть лошадь, и я на ней ездила, даже когда снег был по колено, – ответила Бенедикта и испытующе посмотрела на него. – А у вас? Как городского лекаря, вас должны были обеспечить лошадью. Вы ведь точно городской лекарь?
– Э… да, конечно, но…
– Значит, решено, – проговорила Бенедикта и сбежала по лестнице. – Отправляемся через два часа.
Симон злобно посмотрел ей вслед, затем дернул плечом и пустился за ней.
– Вы всегда так быстро принимаете решения? – спросил он, поравнявшись с ней.
– Я бы никогда не добилась успеха в торговле, если бы все взвешивала да обсуждала, – ответила она. – Пусть этим занимаются мужчины в тавернах.
Симон усмехнулся:
– Тогда, надеюсь, мне не придется иметь с вами дел. Вы наверняка мне бочки три дорогущего вина всучите, а я и моргнуть не успею.
Бенедикта рассмеялась. Впервые за все время знакомства Симон услышал ее смех и почувствовал, как сильно ему хотелось понравиться этой бывалой, уверенной в себе женщине.
Что ж, теперь нужна
Магдалена стояла на углу улицы недалеко от базилики Святого Михаила и смотрела вслед удаляющейся в сторону Шонгау парочке. Всего несколько минут назад дочь палача, слегка покачиваясь, вышла из дома плотника Бальтазара. Теперь она собиралась заглянуть в таверну Альтенштадта, чтобы разузнать там что-нибудь о странных незнакомцах, побывавших здесь в прошлое воскресенье.
При виде Симона вместе с этой девицей из города у Магдалены перехватило дыхание. Они, видимо, неплохо поладили; через некоторое время Симон даже накрыл плечи Бенедикты своим плащом. До Магдалены донесся их отдаленный смех. Она попыталась отогнать дурные мысли, но это ей не особенно удалось. А выпитое в доме Бальтазара доделало все остальное. Магдалену ослепило чувство ненависти, ревности и обиды. Она яростно подтянула корсаж и зашагала в сторону трактира. Отец велел ей пококетничать с рабочими. Что ж, она его не разочарует.
– Чеготебе одолжить? – Палач вытащил изо рта трубку и недоверчиво взглянул на лекаря.
Симон нашел Куизля в сарае, пристроенном к дому. Он как раз счищал еще свежий, не успевший застыть навоз. Из-за спины палача на беспокойного лекаря уставилась корова Резль и наблюдала за его попытками не поскользнуться на смерзшихся лепешках и лужах мочи. Симон мял в руках фетровую шляпу со страусовыми перьями. Он оделся в свою самую лучшую одежду: широкие брюки, сорочку с вышитыми манжетами, сюртук из мягчайшего французского сукна, доходивший до колен, и поверх всего этого хороший шерстяной плащ, который лекарь на скорую руку отчистил от пятен. Теперь он в смущении стоял перед палачом.
– Не могли бы вы одолжить мне вашу лошадь? – Он повторил свою просьбу, скорее бормоча себе под нос, нежели говоря вслух. – Только до завтра.
Куизль посмотрел на него задумчиво, а потом расхохотался.
– Мою старушку Валли? Эту скотину? Да она сожрет твою шляпу вместо сельдерея, а потом и тебя сбросит, моргнуть не успеешь.
Он хмыкнул и покачал головой.
Симон бросил короткий взгляд на тощую клячу: она стояла в дальней части сарая и что-то угрюмо пожевывала. Вполне возможно, что палач окажется прав.
– И куда ты вообще собрался, да еще так разоделся? На карнавал в Венецию? – спросил Куизль, разглядывая сверху донизу одежду Симона.
– Я… поеду в Штайнгаден, в монастырь. Возможно, там мне удастся что-нибудь разузнать о крипте под церковью в Альтенштадте.
Он сбивчиво рассказал палачу о том, как побывал в базилике Святого Михаила и что ему там удалось выяснить. И словно бы между делом добавил:
– Со мной, кстати, поедет Бенедикта Коппмейер. Она хочет узнать что-нибудь о смерти брата.