Дочь палача и театр смерти
Шрифт:
Симон улыбнулся:
– Я не большой сторонник кровопускания. Больному как раз нужны все силы, какие у него есть, и…
– У меня к вам предложение, – перебил его Файстенмантель. – Оставайтесь в Обераммергау. Скажем, еще на четыре недели, до представления? – Он кивнул на Георга Кайзера, которого вновь сотряс приступ кашля: – Учитель не один такой, в деревне буйствует лихорадка… Нам необходим цирюльник. Кроме того, я хочу как можно скорее разобраться в убийстве моего сына. Вы можете нам в этом помочь.
– Боюсь, это
– Да бросьте, плачу по десять гульденов в неделю.
– Десять?..
Симон чуть не подавился. Десять гульденов – это почти вдвое больше, чем он зарабатывал за неделю! С тех пор как некоторые из его пациентов перешли к этому шарлатану Рансмайеру, доходы упали. Дополнительный заработок в самом деле не помешал бы. Но разве мог он оставить Магдалену и маленького Пауля одних на столь долгое время?
– Двенадцать гульденов – мое последнее слово. – Файстенмантель протянул ему мясистую руку. – Жить можете в здешней цирюльне, у старого Ландеса не было семьи. А по воскресеньям можете ездить в Шонгау. Я предоставлю вам лошадь. Соглашайтесь же.
Симон никак не мог решиться. Но потом он подумал о Петере, его страхе перед новым местом, непривычном окружении… Петер был его любимцем, хотя Симон ни за что не признался бы в этом перед Магдаленой. Решение отправить мальчика в Обераммергау далось ему едва ли не тяжелее, чем жене. Эти несколько недель сделали бы расставание не таким тяжким. Да и деньги им действительно не помешали бы. А Магдалена и знахарка Штехлин тем временем могли бы заняться легкими пациентами.
– Хорошо, – сказал он и пожал Файстенмантелю руку. – Но только до представления, не дольше.
– Ни на день дольше, обещаю.
Толстяк, словно в тисках, сжал его руку. Симон между тем покосился на Йоханнеса Ригера и Тобиаса Гереле. Оба смотрели на него с неприкрытой ненавистью.
«Добро пожаловать в Обераммергау, – подумал цирюльник. – В место, где чужаки так и останутся чужими».
Он отважился улыбнуться им. И невольно задумался, висел ли перед домом покойного Ландеса пучок зверобоя против злых духов.
Симон предчувствовал, что он ему еще понадобится.
3
Утром желудок у Магдалены скрутило так, словно кто-то выжимал его, как тряпку. Она вскочила с постели и бросилась к тазику, стоявшему в углу комнаты. Но вышла лишь горькая зеленая желчь. Так повторялось уже не первый день. Марта Штехлин сказала ей, что это верный признак беременности. Знак, что плод растет и развивается. Что ж, если знахарка не ошиблась, то ребенок будет настоящим карапузом.
Уже в который раз Магдалена задавалась вопросом, почему женщина должна в одиночку переносить весь груз деторождения. Сначала ее рвет каждое утро, потом она несколько месяцев походит на бурдюк с вином, чтобы в конце концов родить в страшных муках – а во время родов зачастую и помирали. А вот задача мужчин сводится лишь к получению удовольствия. И тем не менее каждым новорожденным они хвастаются так, будто сами его выносили.
«А если малютка умирает, все начинается сначала», – подумала Магдалена.
Склонившись над тазиком, она напряглась в очередном позыве к рвоте. По крайней мере, это помогало ей отделаться от вспыхивающих то и дело горестных воспоминаний. Четыре года минуло с тех пор, как они с Симоном потеряли маленькую Анну-Марию через несколько недель после рождения. Потом у Магдалены было три выкидыша, один из которых – на четвертом месяце. Малыш напоминал крошечную куклу: пальцы, ножки – все уже сформировалось. К тому времени люди начали шептаться у нее за спиной. По этой же причине Магдалена пока не решалась говорить Симону и остальным членам семьи о своем положении – не хотела преждевременно вселять надежду.
– Госпожа знахарка! – раздался вдруг мужской голос снаружи.
Магдалена вздрогнула. В дверь постучали, сначала тихо, потом сильнее.
– Госпожа знахарка, вы дома? – снова раздался голос. – Пожалуйста, откройте!
– Мужа нет дома, – хриплым голосом отозвалась Магдалена, вновь склонившись над тазиком. – Если… если дело срочное, вам хочешь не хочешь придется…
– Я ищу не вашего мужа, а вашего отца, – ответил мужчина за дверью. – Это я, стражник Андреас!
– Стражник! – прошептала Магдалена и, утершись куском полотна, медленно выпрямилась. – Черт, так я и думала…
Прошлым вечером Пауль вернулся домой уже после закрытия ворот. Он возбужденно рассказал матери, как дедушка поколотил другого мужчину. А перед этим они встретили Барбару. Она играла в какую-то странную игру с тем самым мужчиной. Магдалена не успела поговорить ни с отцом, ни с младшей сестрой, но не обязательно было обладать магическим даром, чтобы догадаться, что между мужчиной, дракой и тем, что Пауль называл «игрой», была тесная связь. Она уже опасалась, что отец опять нажил себе неприятности.
Магдалена быстро умыла лицо холодной водой и почувствовала себя немного лучше. Потом отворила дверь. У порога стоял стражник Андреас с алебардой и беспокойно таращился в вырез ее платья.
– Сколько раз вам повторять, что мой отец живет теперь в домике у пруда? – вскинулась Магдалена на стражника и махнула рукой через плечо. Она до сих пор чувствовала себя неважно.
– Э… знаю, госпожа знахарка, – ответил Андреас. – Но раз он не открывает, то…
– То его там, наверное, нет, – перебила его Магдалена. – Может, он в тюрьме, наводит там порядок или убирает грязь с улиц… Глаза немного разуйте.