Дочь палача и театр смерти
Шрифт:
– Господи, что это? – спросила с отвращением Барбара, оставив без внимания вопрос отца. Она кончиками пальцев завернула гнилой обрубок в тряпку и положила обратно в сундук.
– Палец. Что же еще? – заворчал себе под нос отец. – Большой, с левой руки, если быть точным. Пастуха Хартля, кстати.
– Это… того самого вора и бродяги, которого ты повесил больше двух недель назад? – спросила Барбара; ей стало немного дурно.
Куизль кивнул.
– Симон Рёссль, крестьянин из Альтенштадта, даст за него хорошие деньги. Он думает,
Барбара снова вскрикнула, но тут же прижала ладонь ко рту.
– Хочешь сказать, ты ходил сейчас на висельный холм?..
Но палач лишь отмахнулся:
– Вот уж делать нечего. Это свиное сердце. У мясника взял; он обещал, что никому не скажет. – Куизль подмигнул Барбаре; похоже, он уже простил ей нарушенный запрет. – Люди совершенно без мозгов, не могут свинью от человека отличить. Для этого достаточно повнимательнее рассмотреть какой-нибудь труп. А этим, кроме докторов, занимаются только палачи. Держи язык за зубами, ясно? Немного лишних денег нам не помешает.
– Если б ты просил нормальную цену за свои травы и лечение, как Магдалена с Симоном, то, может, позволил бы себе новую рубашку, – насмешливо ответила Барбара. – Пятна же не отстирываются.
Куизль фыркнул:
– Каждый платит, сколько может. С чего бы мне вытягивать из бедняков последние гроши? Чтоб они выздоравливали, но помирали с голоду?
– Пообещай хоть, что не станешь держать это сердце в комнате, а отнесешь в сарай, – вздохнула Барбара.
Она не стала говорить, что деньги им не помешали бы еще и потому, что отец в последнее время все чаще прикладывался к бутылке. Вот и теперь комнату наполнил сладковатый запах спиртного. По крайней мере, он перебивал вонь гнилого пальца.
Отец отнес мешок в сарай и вскоре вернулся. Барбара тем временем покончила с уборкой и присела на скамейку.
– А ты веришь в это сердце? – спросила она. – Ну, что оно обладает магической силой?
Отец уселся рядом и молча налил себе пива.
– Будь оно так, я бы давно остался без работы, – ответил он через некоторое время. – Тогда каждый просто закопал бы сердце перед домом, и воровству настал бы конец. – Он сделал большой глоток и вытер рот. – Но пусть люди верят, во что им нравится. Не мне их учить.
– Но если б на самом деле были колдуны и ведьмы? – упорствовала Барбара. – Твой дед, Йорг Абриль, ему же доводилось допрашивать и сжигать обвиненных в колдовстве. Неужели он ничего не рассказывал твоему отцу? Может, среди них была настоящая ведьма…
Палач поставил кружку и недоверчиво взглянул на Барбару. Более восьмидесяти лет назад во время преследования ведьм в Шонгау их предок казнил несколько десятков женщин. Барбара поняла, что с таким вопросом зашла слишком далеко.
«Он о чем-то догадывается! – пронеслось у нее в голове. – И кто же меня за язык потянул…»
– А почему
Барбара с невинным видом пожала плечами:
– Ну, разве не здорово, если б колдуны существовали на самом деле? В смысле, такие, которые творят добро. Я подумала, может, ты рассказал бы…
Палач неожиданно хлопнул по столу:
– Сколько раз тебе повторять, что я не желаю слышать подобную чушь! Довольно и того, что половина Совета верит в эти глупости. Сколько крови из-за этого пролилось!
– Крови, которая на наших руках в том числе, – глухо пробормотала Барбара, но отец, похоже, не услышал ее.
– Хватит болтать попусту, – проворчал он. – Ужин готов? Я есть хочу.
Барбара пожала плечами. В глубине души она была рада, что отец не стал допытываться.
– Варится уже, но мясо пока еще жесткое. Боюсь, придется немножко потерпеть.
Куизль почесал бороду.
– Ну, пока варится, можешь принести из города свежего пива своему старому отцу. – Он приподнял кувшинчик. – Тут уж почти не осталось.
Барбара злобно сверкнула глазами:
– А тебе не кажется, что уже достаточно? И вообще, ты обещал, что отпустишь меня сегодня на танцы!
– Если по дому все сделаешь. Как-то я теперь не уверен, что эта идея с танцами так уж хороша. И без того народ по трактирам болтает на твой счет, особенно парни…
Барбара вскочила от злости.
– Ты обещал! Я полдня для тебя спину горбила. Мог бы и сам разок прибраться. Я… я тебе не служанка, как мама в свое время!
Она запнулась, так как поняла, что зашла слишком далеко. Ей показалось на мгновение, что отец готов взорваться, знаменитый своими приступами гнева. Но тот лишь кивнул и поднялся.
– Ладно, сам схожу. Воздух тут все равно слишком ядовит, чтоб дышать.
Барбара с грустью смотрела ему вслед, как он прошел мимо грядок и яблонь и направился к Речным воротам. Палач походил на упрямого и одинокого великана. Барбара пожалела о последних своих словах, но вернуть их уже не могла.
«Он так одинок, с тех пор как мама умерла и Георг уехал», – подумала она.
Но потом девушка отмахнулась от мрачных мыслей и пошла в сарай. Да, сегодня вечером она будет танцевать. Будет смеяться и наслаждаться жизнью. В этом ей не помешает даже упрямый, ворчливый отец!
А после она, быть может, немного почитает…
Те самые книги, о появлении которых отцу ни в коем случае не следовало знать.
Повозка со скрипом катила через болота Аммергау, и Симон то и дело мысленно возвращался к странному придорожному кресту. Они ехали вдоль Аммера, вдоль живых изгородей и низких кустарников, в гуще которых пели немногочисленные дрозды. Мимо проплывали другие поминальники и кресты, но извозчик ни у одного из них не остановился. И каменных кругов Симон больше не видел. Петер снова склонился над своими рисунками и рассматривал их, точно погруженный в транс. Симона всегда удивляла эта способность сына отрешаться от мира. Сам он постоянно над чем-то раздумывал, мысли у него в голове не утихали ни на секунду.