Дочь палача и ведьмак
Шрифт:
– Это я-то не пойму?
Магдалена показала на множество ящиков вокруг. Она уже разглядела в свете факелов ржавые распятия, челюстные кости, камушки из цветного стекла и кубки из дешевой жести.
– Прекрасно я понимаю. Вы подделываете здесь реликвии! Понятия не имею, для чего они вам, но вряд ли вы расставляете подделки в собственной часовне.
Библиотекарь снова рассмеялся:
– Что я говорил, палачка? Тебе этого не понять.
Магдалена взглянула на него с изумлением:
– То
– То есть эти трое продают настоящие реликвии, а подделки выставляют в сокровищнице, – перебил ее отец и взмахнул для пробы дубинкой. – Верно я говорю? Вы, значит, переводите в деньги все эти чудесные кубки, дароносицы и распятия, а верующие молятся в Андексе жестяному обрезку?
Магдалена оглядела столы, заваленные цветным стеклом и лоскутами; взгляд ее остановился на жаровне. Справа от нее стояли небольшие меха, а рядом лежали несколько каменных форм, и в них отсвечивало золото.
– Вы… просто переплавляете кубки и дароносицы? – воскликнула она в ужасе. – Уничтожаете все святыни Андекса и продаете их вместо обычного золота? И в сокровищнице хранятся простые подделки?
– Невежда! – Приор нервно завращал глазами. – Разумеется, не все. Ты хоть знаешь, сколько там накопилось реликвий? Сотни! Никто и не заметит, если мы подменим несколько ларцов дешевыми жестянками. А кости и тряпье кладем обратно. Если хотите, мы меняем лишь оболочку, а содержимое остается прежним.
Он широко улыбнулся, удерживая палача на прицеле. Магдалена буквально чувствовала, как приор наслаждался происходящим. Пистолет вселял в него небывалую самоуверенность.
– Мы не придумывали этого заранее, поверьте, – продолжил брат Иеремия извиняющимся голосом. – Во время войны нам с Бенедиктом постоянно приходилось прятать реликвии. К нам то и дело заявлялись толпы солдат в поисках наших святынь. Мы размещали сокровища в подвалах монастыря и в пивном погребе наткнулись однажды на замурованный проход. Мы проломили его, и он привел нас прямо сюда.
– В разрушенную цитадель андексской крепости, – пробормотала Магдалена. – Сколько же тут всего таких подземелий?
– Мы не проверяли, – ответил библиотекарь и устало потер глаза. – Нам не было до этого дела. Мы просто обрадовались, что на время войны отыскали хороший тайник для реликвий.
Голос у него стал вдруг визгливым, глаза вспыхнули ненавистью.
– Но хуже вражеских были собственные солдаты! Курфюрст постоянно требовал денег на свои походы. А нам их откуда взять? Поэтому мы переплавили несколько святынь и заменили их дешевой жестью и стеклом. Никто ничего не заметил. Наоборот! Чем ужаснее становилась война, тем больше к нам стекалось паломников. Им все равно, перед чем молиться. Золото или жесть, главное – вера!
– А после войны вы не стали останавливаться и набили собственные карманы деньгами, – фыркнул палач. – Жулье монастырское! Знаю я вашего брата.
Он недоверчиво покосился на пистолет, но брат Иеремия не сводил с палача взгляда.
Старый библиотекарь сочувственно улыбнулся:
– Я и не сомневался, что безродный палач рассудит именно так. Но раз уж тебе так хочется знать, то нет, мы не набивали деньгами собственные карманы. Мы покупали на них книги, бесценные знания, которые иначе пропали бы. И мы копили средства, чтобы сделать из этого монастыря что-то стоящее. Совсем скоро мы сможем начать строительство. Верно, брат Иеремия?
Приор кивнул.
– В войну мы усвоили, что вера ничего не стоит. Что толку оттого, что весь этот хлам пылится в сокровищнице? Несколько раз в год мы показываем что-нибудь с эркера, люди радуются и ревностно молятся, хотя перед ними всего лишь стекло и кусок жести. И они обрадуются еще сильнее, когда монастырь засверкает в новом блеске. Мы помогаем Божьему промыслу.
Куизль громко рассмеялся.
– Проклятие, вы ведь и сами уверены в своей правоте, не так ли? – спросил он насмешливо. – Вы настолько тупы, что и не заметили, как отдалились от Христа; одной ногой стоите в аду, но всерьез думаете, что трудитесь во благо… – Якоб угрюмо кивнул. – На эшафоте с такими труднее всего. Они до конца верят, что совершили что-то хорошее.
– Мне нет дела, что ты там думаешь, палач! – закричал приор. – Мы почти у цели! Я так долго мечтал стать настоятелем, все говорило в мою пользу, а они взяли и прислали из Зальцбурга брата Мауруса… Безобразие! Но под моим началом монастырь будет процветать. Ну, Экхарт, хватай уже девку и…
В тот же миг палач бросился вперед и врезался плечом в келаря. Толстяк испуганно хрюкнул, отшатнулся и врезался в стол, опрокинув его вместе с камушками и костями.
– Хватай его, Экхарт! – завизжал библиотекарь. – Он не должен уйти от нас!
Монах быстро поднялся, глаза у него злобно засверкали. Падение словно пробудило в нем давно забытые воспоминания о трактирных потасовках и драках. И вообще, чувство у Магдалены было такое, что прежде чем постричься в монахи, жизнь он вел далеко не христианскую. Лысый, с бычьей шеей и жирными, но мускулистыми руками Экхарт походил не на монаха, а скорее на портового драчуна. Он с ревом бросился на Куизля. Тот ловко отскочил, но Экхарт успел врезать ему в бок. Магдалена с ужасом увидела, как отец оступился и с трудом успел удержаться за сундук.
«Отец и вправду уже немолод, – подумала она. – Еще пару лет назад он этого жирдяя по всему подвалу протащил бы…»
Куизль словно прочел ее мысли и упрямо поднялся. Затем перехватил дубинку, засопел, как бык, и двинулся на келаря.
– Начинай молиться, монах, – прорычал палач. – Можешь больше не хлестать себя плеткой, сейчас я сам из тебя все грехи выбью.
Брат Экхарт с ненавистью уставился на Куизля, пошарил у себя за спиной, схватил со стола золотое распятие и выставил перед собой.