Дочь палача
Шрифт:
С приездом Сесилии Элистранд ожил. Самый значительный и деятельный представитель Людей Льда сразу взял на себя командование — и «союз матерей» пережил свои великие дни.
Напряженная ситуация вокруг границ Дании и Норвегии обострилась. Все волновались за Танкреда и Микаела. Танкред по-прежнему служил в Гольдштейне, защищая границы от шведского вторжения.
Русский царь захватил Ингерманландию.
Но никто не знал, находится ли там по-прежнему Микаел.
Карл X
Поговаривали о том, что будут брать норвежских крестьян в ополчение.
В таком случае, на войну должны были уйти Андреас, Маттиас и Калеб.
Все это были внешние события, в самой же семье, как никогда, царила солидарность.
Ранним апрельским утром над Элистрандом забелело полотенце. Женщины из других усадеб до этого уже посматривали в окна, не вывесили ли флаг. И тут же выехали кареты.
Лив вдруг страшно засомневалась, осмелится ли она присутствовать при этом, но она знала, что Габриэлла обидится, если она не приедете. И она, сжав зубы, поехала.
Габриэлла, с ее тонким сложением и хрупкостью, гораздо хуже, чем предыдущие роженицы, перенесла все, хотя рожала уже второй раз.
Но Маттиас считал, что все это из-за нервов: она была испугана, чувствовала себя одинокой и не могла расслабиться.
Лив помнила прошлый раз, роды прошли стремительно. Сейчас же потребовалось гораздо больше времени, и она видела в этом хорошую примету. Однако Сесилия была настороже, помня, что предыдущие роды были неудачными.
Теперь женщины не совались все сразу в акушерскую работу. Они просто старались облегчить длительный предродовой период, и возле Габриэллы постоянно сидели одна или две женщины, чтобы не утомлять ее.
Но к трем часам утра все закончилось.
Калеб, переживший самые трудные в своей жизни сутки, смог, наконец, войти. Габриэлла, смертельно уставшая, но счастливая, родила живую, хорошо сложенную дочь с темными волосами, в лице которой было что-то диковатое, тролльское.
— Нет, вы только посмотрите, она похожа на меня! — с волнением произнесла новоиспеченная бабушка Сесилия. — Разве вы не видите? Это хороший признак!
Все были абсолютно согласны с ней.
Только Лив стояла и молчала. Она улыбалась новорожденной, лежащей на руках Габриэллы, но о сходстве ничего не говорила.
Вскоре устроили крещение, потому что Сесилия и Джессика должны были возвращаться в Данию.
Церковь великолепно украсили, крестные матери — Ирья, Сесилия и Матильда — были горды и счастливы.
После этого в Гростенсхольме устроили пиршество, и барон отпраздновал свое превращение в дедушку тем, что, выпив лишнего, произнес на крестинах часть речи, предназначенной для свадьбы Маттиаса и Хильды, сказав при этом, чтобы Хильда чувствовала себя в Гростенсхольме как дома. Ирья осторожно поправила его, и он пошел по верному следу.
Лив и Аре на некоторое время покинули празднество и удалились в соседнюю комнату, где спали сытно накормленные трое детей.
Она долго смотрела на малышей.
— Ты видишь то, что вижу я? — тихо спросила Лив.
— Да. Я давно уже заметил это.
— Такого никогда раньше не было.
— Но это меня не пугает, — удивленно произнес Аре.
— И меня тоже! Я не думаю, что это дурной признак.
— Мне тоже так кажется. Как ты думаешь, родители догадываются о чем-нибудь?
— Никто из них не обмолвился об этом ни словом.
Некоторое время они молчали, потом Лив сказала:
— Красивые дети, все трое. И такие разные.
— Да. Совершенно разные. Интересно будет посмотреть, что из них вырастет.
Лив улыбнулась.
— Ты думаешь, мы доживем до этого? Ведь мы и так уже старые.
— Нет, я не думаю, что доживу, — сказал Аре. — Человек живет до определенного срока, выполняя свое жизненное предназначение и удовлетворяясь этим. У меня сейчас есть одна-единственная мечта.
— Я знаю это, брат, — кивнула Лив, и они вернулись к остальным.
Хильда уложила Ирмелин спать.
Девочка лежала в своей колыбели, ее не клали в постель: они наслышались слишком много историй о грудных детях, заспанных насмерть.
Но колыбель стояла рядом с постелью Хильды, так что ей достаточно было протянуть руку, чтобы дать плачущей малышке соску.
Маттиас лег в постель и потушил свет.
— Ты счастлива? — спросил он.
— Как я могу не быть счастливой? Все, о чем я едва осмеливалась мечтать, теперь стало моим. Муж, которого я люблю, добрейшее в мире сердце, собственный ребенок, дом, которому нет равных… эта прекрасная жизнь, которую я воспринимаю теперь как дар Божий, хотя раньше я так не думала.
— Все это меня тоже вдохновляет. Я тоже раньше не думал так.
— Тебе не кажется, что мы должны поблагодарить за все это судью? — улыбнулась она. — Ведь вопреки всему, нас свели его ужасные деяния.
— Не думаю, что он высоко оценит нашу благодарность.
— Я знаю. Он никогда не считал своей задачей чем-то радовать норвежцев… — Она о чем-то задумалась. — Я не понимаю смысла имени, которое дали Калеб и Габриэлла своей дочери: Виллему [4] . Разве есть такое имя?
4
Виллему — дикая вересковая пустошь (норвежск. ).