Дочь полка 2
Шрифт:
Катя отправилась в окопы. Там тоже были солдаты. Картина точно такая же: пляски, радостные возгласы, повторяющиеся популярные песни. Только места было меньше, поэтому бойцы загородили ей путь с двух сторон. Но итог, где бы он не был – в медпункте, в лагере, в окопах, всегда один – счастливые лица солдат. Такая искренняя улыбка была самой дорогой, самой ценной, самой согревающей. Катя смотрела на них и радовалась вместе с ними. Ей, так же, как и Марии Фёдоровне, некому было писать. Но девочке ничуть не было обидно. Всё-таки раздавать почту тоже хорошее занятие. После стрельбы с командиром, конечно.
* * *
Александр развернул письмо и уже собирался перечитать теперь знакомые ему строки, как сзади его по спине стукнула чья-то тяжёлая рука. Он обернулся и увидел запыхавшегося красного Сорокина:
– Меня заставили польку отплясывать, – выдохнул он и встал рядом с другом. – Ты своё получил?
– Давно, – показал исписанный лист командир и стал его сворачивать назад.
Если пришёл Иван, то почитать ему никто не даст.
– Всё-таки зараза ты, Сань, – сказал тот и убрал конверт в карман. – Не пляшешь.
– Да ладно тебе, – усмехнулся Резанцев. – Тебе – то какое до этого дело?
– Хоть бы под ту же «Барыню». Все же скачут, – продолжал Иван.
– Ну ты как себе это представляешь? Я и танцы. Две несовместимые вещи. К тому же, я командир.
– Вот как раз я это себе прекрасно представляю! – поднял брови тот. – Помню, как ты вальс…
– Тише! – шикнул на него Александр и огляделся, нет ли кого поблизости. – Не здесь.
– Тебя Танька практически тащила, – продолжал издеваться приятель. – Ты ей все ноги оттоптал…
– Ваня!
Сорокин рассмеялся, задрав голову к небу:
– Не, ну ты интересный. Ты жениться собрался! Как на свадьбе – то будешь?
– До свадьбы ещё надо дожить, – вздохнул тот.
– Я тебе на то намекаю, что танцевать тебе всё – равно придётся.
– Вальс? На фронте?
– Не, ну некоторые танцуют, – пожал плечами Иван. – Фырова вспомни с Людкой.
– Вот ты меня и будешь учить, доумничаешься.
– Не, Сань, для этого нужна девушка.
– Ничего. Ты замечательно подойдёшь.
Сорокин хотел что-то сказать, но передумал. Александр не стал ждать его ответа и решил закончить тему. Он вытащил пачку папирос и протянул другу:
– Будешь?
– Обижаешь, – взял табак Сорокин.
Они закурили и стали наблюдать за происходящим в лагере. А вон и Катя возвращается с окопов с пустой сумкой. Маленький почтальон справился с задачей.
Глава 7
«Я же боец»
– Бьётся в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь про улыбки ваши и глаза…
Катя остановилась и вытащила из ледяной воды бинт. Расправила его красными онемевшими пальцами и присмотрелась. «Нет», – подумала девочка, – «этот нужно ещё немного постирать». Она кинула его в воду и продолжила тихонько напевать:
– И про вас мне шептали кусты в белоснежных полях под Москвой, – Катя вздохнула и с горечью произнесла. – Я хочу, чтобы слышали вы, как тоскует мой голос живой.
Конечно, песня была немножечко о другом. В знаменитой и популярной во всей Красной Армии «В землянке» пелось о любви солдата, которая была так далеко. До которой нужно было ещё постараться дожить: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Но у Кати не было никакой любви вне фронта, да и на нём тоже. Поэтому она переделала немного текст и, когда оставалась одна, обращалась к своей погибшей семье. Вообще за время проживания на фронте, девочка выучила очень много песен. Раньше она знала только «Катюшу» и «Синий платочек», а теперь в её запасе были и другие: «В землянке», и «Курганы», и «Смуглянка», даже «Боевая пехотная». Ну, последнюю грех было не знать. Без неё невозможно было в любых походах. Бывало шагаешь вместе со строем куда-нибудь, а настроения нет вообще. Погода плохая, холодно. Идёшь себе, погрузившись в смутные мыли. В этот момент и начинает поедать один из самых главных врагов солдат – тоска. Она проникает в душу и ничего сделать ты не можешь. И тут на помощь приходит единственное спасение. Товарищ командир, который ведёт строй вдруг начинает петь:
– С песней молодецкой весело в походе, Красную пехоту не собьёшь с ноги.
И тут все резко выходят из своих грустных мыслей и бодро подхватывают:
Грянем Сталинскую песню о пехоте,
Песню про геройские советские штыки!
Мы в огне сражений сроду не дрожали,
Не роняли русской славы боевой.
Знамя Родины высоко держали,
Пехотинцы смелые державы трудовой! …
И всё. Этого было достаточно, чтобы прогнать проклятую тоску и вернуть боевой настрой и дух. Катя быстро выучила слова и тоже вступала в солдатский своеобразный хор. Только вот её высокий звонкий, ещё детский голос не сливался с мужскими, а наоборот выделялся. Так что, если она по какой-то причине останавливалась, бойцы это слышали и начинали её легонько подталкивать, чтобы девочка продолжила.
Сейчас в лагере почти никого не было. Солдаты снова воюют с немцами. Вчера воевали почти до середины ночи, с перебоями. Сегодня снова бьются. Катя что-то уже понимала во всём этом. Сейчас фрицы хотят пробраться на другую сторону, которую как раз наши так усердно и обороняют. Если враг пробьёт оборону трёх батальонов – получит доступ к железной дороге. Этого нельзя было допустить. Но в последнее время гады пытаются пройти другим путём. Защищать территорию, тем более отбивать её назад, стало труднее. Но ничего. Наши всё выстоят и за всё заставят ответить. Катя отжала постиранные бинты и понесла их в медпункт, где её уже давно ждали. Теперь нужно было их прокипятить.
– Я постирала, – сказала девочка и отдала их Марии Фёдоровне.
– Ага, спасибо, – кивнула женщина и положила вещи на стол. Она огляделась и убрала пальцем волосы со лба. – У нас вода ещё есть? Не знаешь?
– А что здесь нет? – тоже стала осматривать медпункт та. – Я последнее ведро взяла для стирки.
– Значит нет, – вздохнула Мария. – Это плохо. Нужно сбегать. У нас запасы кончаются. А раненые всё поступают.
– Я наберу! – сказала девочка и побежала на выход.
Катя взяла два ведра, в одном из которых она только что стирала бинты, и поспешила к реке. Она находилась не совсем далеко, но и не близко. Нужно было торопиться, раненые ждать не будут. Девочка бежала по давно протоптанной тропе, гремя железными вёдрами. Вот путь уже пошёл вниз. Катя аккуратно стала спускаться по склону, после которого и должна была находиться река. Тут её нога соскользнула вперёд. Она, громко вздохнув, упала и поехала вперёд, держа вёдра над головой. Остановилась девочка только внизу склона. Катя поморщилась и встала на ноги. Да, такой путь хоть и короче, но больнее. Отряхнув форму, она провела рукой по голове и поняла, что потеряла пилотку. Только этого не хватало. Эта вещь была для неё очень дорога. Она не должна была далеко улететь. Катя стала оглядываться, в надежде увидеть потерянную вещь, но вдруг она услышала приглушённую грубую речь. Девочка замерла и повернулась в сторону звука. Через негустые и ещё совсем голые заросли она разглядела то, от чего по телу пробежала неприятная дрожь. На другом берегу тихонько пробиралась небольшая группа немцев. У некоторых из них в руках были непонятные железные предметы. Но что это было? Катя присмотрелась и к своему ужасу поняла, что это, скорее всего взрывчатка. Потерянная пилотка сразу же вылетела из головы. «Это что получается?» – думала она. – «Фрицы пробрались на нашу территорию. Скорее всего хотят взорвать дорогу. Точно… Точно! Пробрались!» Нужно срочно сообщить нашим! Гады не должны пройти дальше! Девочка, позабыв даже о вёдрах, стала поспешно подниматься на склон. Тут раздался выстрел, а за ним сломалась ветка, которая была совсем рядом с ребёнком. Катя вскрикнула и снова соскользнула вниз. В голове пронеслась леденящая душу мысль: «Заметили». Девочка быстро стала карабкаться дальше, понимая, что если она будет сидеть на месте – ей точно придёт конец. Снова пошли выстрелы. Пули стали пробивать землю прямо под ногами. Рядом ломались ветки. Немцы, конечно, стреляли хорошо. Но из-за расстояния и мелкости своей живой мишени всё-таки промахивались. Сердце в этот момент, кажется, остановилось. От страха перед глазами всё потемнело. Все события вокруг замедлились. Выстрел. По ладони потекло что-то горячее. Из-за холода руке стало даже приятно от тепла. Девочка даже не поняла, что её ранили. Она карабкалась по склону с такой скоростью, что ноги подпрыгивали, а колени касались груди. В ушах только свист пуль, а в голове пустота. Катя не помнила, как всё-таки забралась наверх и заползла за ближайшее дерево. Она забралась по склону меньше, чем за семь секунд, но для неё прошло гораздо больше времени. В ушах всё ещё шумели звуки выстрелов. Фрицы продолжали стрелять даже тогда, когда она спряталась за сосной. Кора дерева отлетала из-за выстрелов и касалась щёк девочки. Катя сидела бледная, как смерть, боясь лишний раз вдохнуть. Наконец, фрицы прекратили пальбу. Наступила тишина. Они решили уйти или подождать? Девочка прислонила левую ладонь к губам и почувствовала солёный привкус. Она, наконец, посмотрела на руку и вздрогнула. Её задели пулей. Кожа порвалась между большим и указательным пальцем. Тут с опозданием пришла жгучая боль. Катя вжала подбородок в грудь и тихо застонала, изо всех сил пытаясь подавить в себе звук. «Дышать», – вспомнила совет раненного солдата она. Сказать – то легко, а вот сделать – другой вопрос. Девочке хотелось закричать, но ситуация не давала этого сделать. Завопишь – получишь пулю. Тогда боль будет уже совсем другая. Тем временем, кровь лилась рекой и остановить её было трудно, да и времени на это не было. Катя поджала губы, на ватную куртку упали две крупные слезы. «Прекрати!» – приказала себе она. – «Ты же боец!» Она поглядела на дрожащую раненную руку. Алая кровь медленно стекала на рукав. Это завораживало, гипнотизировало. В голову пришло ещё одно жуткое понимание – «если Катя сейчас не сообщит о немцах, то такая же кровь, только в ещё больших количествах, прольётся по железнодорожным путям и вагонам поезда». Всё сейчас зависит от неё. Это было ужасно. Ужасно и страшно осознавать такую ответственность, тем более ребёнку. Понимать то, что если не сделаешь – могут погибнуть люди. Она пододвинула руками к себе ноги. Они совсем не слушались. А нужно было бежать в лагерь. Нет, не бежать. НЕСТИСЬ! Тело снова охватывает эта проклятая истерика, эта дрожь. Катя упёрлась ладонями в ствол дерева и стала медленно подниматься, изо всех сил пытаясь побороть эмоции. Снова выстрел. Девочка остановилась в полуприседе и всхлипнула. Колени затряслись ещё сильнее. На этот раз затишья не было. Со вражеской стороны стала доноситься отдалённая эмоциональная речь. Слов было не разобрать, но нетрудно было догадаться о том, что они с таким выражением явно не прозу там читают. Немцы ещё надеются её убить. А может проверяют, есть ли ребёнок там или нет? Фрицы не знали точно где она. Нужно было двигаться. А то так будет продолжаться долго.