Дочь посла
Шрифт:
— Позвольте приветствовать вас на индийской земле, многоуважаемая супруга посла, — проговорил он учтиво, подняв к подбородку сложенные ладонями внутрь руки.
— Почему он маму называет женой посла? — шепотом спросила я у папы.
— Всех советских людей, приехавших им помогать строить заводы или вот, как мы, искать нефть, индийцы с уважением называют послами, — проговорил папа.
Тут перед нами появился индийский мальчик, смуглый и длинноволосый.
— Познакомьтесь с моим другом и товарищем по буровой дядей Мухури, —
Я не знала, что и делать: наверное, у них не принято подавать руки, ведь никто же из них не протянул руку, — поэтому я, сложив руки лодочкой, подняла их вверх.
Это понравилось нашим новым друзьям: они, довольные, улыбнулись. А папа, обняв меня, воскликнул:
— Отлично! Прекрасно! Когда это ты успела познакомиться с местными обычаями?
Я стояла и думала. «Если мой папа посол, — говорила я себе, — мама — супруга посла, а Муса — сын посла, выходит, я — дочь посла! Не иначе!»
Орел караулит наш дворец
Сквозь сон мне показалось, что кто-то пристально на меня смотрит, от этого я внезапно проснулась. Открыла глаза и опешила: в самом деле, на меня уставился четырехрукий каменный человек с удивительно живыми глазами. Со страхом я подумала — где же я нахожусь?
Если бы в эту минуту ко мне не обратился Муса, я подняла бы громкий крик. Только сейчас я сообразила, что я нахожусь в Индии, во дворце магараджи, здесь сейчас живут нефтяники, а раньше жил сам царек.
Я бросилась к окну. Солнце успело подняться высоко и весело заглядывало в нашу маленькую комнату.
Из окна второго этажа, где мы жили теперь, открывался чудесный вид. Совсем рядом лежало небольшое озеро, в которое спускалась старая каменная лестница, местами разрушенная. Сразу за озером начинались поля. Желтые цветы — это горчица. Сахарный тростник поднимался точно лес… Но стоило повернуть голову чуточку влево, как открывался вид на реку, большую, как мне показалось — раза в два шире нашей Белой.
Но сколько я ни всматривалась в парк, окружавший дворец, нигде не заметила ни одной березы и ни одного дуба. Не было тут ни сосны, ни ели, все деревья какие-то странные, незнакомые, чужие.
«В большом дворце, наверное, сотни комнат, — подумала я. — Неужели в нем жил один магараджа? Что он делал? Тут от скуки умрешь!»
— Слушай, Муса, — сказала я. — Как ты думаешь, не пора ли обследовать дворец? Ведь мы сроду в таких хоромах не жили и вообще… Пока спят, мы с тобой успеем заглянуть во все щели.
Об этом он, видимо, и сам думал.
— Мысль! — воскликнул он, бросаясь к двери. — Давай наперегонки! Раз… два, три!
Он сорвался как ошалелый, вслед за ним бросилась и я; и тут на каменной лестнице мы с разбегу налетели на инженера дядю Серафима, который шел с полотенцем через плечо, и чуть-чуть не сбили его с ног.
— Куда вы несетесь чуть свет? — спросил он, схватив нас обоих в охапку. — Ну, докладывайте!
Мы стояли потупив глаза. Нам в голову не пришло извиниться перед ним. Наконец Муса проговорил:
— Мы думали, все еще спят…
— Вот и ошиблись! Без малого тридцать лет, летом и зимой, в будни и праздники, я выхожу на свидание с солнцем. Привычка, ничего не поделаешь. Тут и любовь, и спортивный азарт, и все остальное… Не правда ли, приятно каждое утро здороваться с солнцем?
— Мы бежали обследовать дворец, — сказала я.
— Вот оно что! Так бы и сказали, — проговорил он. — Возьмете меня в свою компанию?
— Конечно, — сказал Муса.
Мы втроем вышли в парк и остановились возле скульптуры: три льва сидели спиной друг к другу.
— Ну, с чего начнем? — спросил инженер дядя Серафим. — Комнат тут много, пожалуй побольше будет, чем в десяти театрах. Одним днем тут не обойтись…
— А как же быть? — испугалась я.
— Для первого раза останемся здесь, возле трех каменных львов, и взглянем внимательно на стены дворца.
Мы с Мусой, по примеру инженера дяди Серафима, откинули назад голову и стали внимательно глядеть на стены дворца.
— Смотрите еще выше!
И тут мы в утренних лучах солнца увидели орла, важно восседавшего на куполе ажурной беседки.
— Орел! — не удержалась я.
— Орел-стервятник, гриф! — подтвердил дядя Серафим. — Он облюбовал эту беседку с тех самых пор, как был построен дворец. Живет он тут, ни много ни мало, четыреста лет!
— Откуда вы узнали?
— Мне об этом сказал наш повар господин Тандон. Все его предки принадлежали к касте поваров и верою и правдою служили в этом дворце.
Я не могла поверить, что орел может сидеть на одном месте так долго. Четыреста лет — не малый срок!
— Первый магараджа, который строил этот дворец, как говорит предание, приручил орла и заставил его служить часовым. Как только вдали появлялась группа всадников или неприятельских солдат, гриф начинал кружить над дворцом. После смерти старика магараджей стал его сын. И вот однажды в припадке гнева он убил свою жену и ее сердце бросил стервятнику. С тех пор, утверждает предание, орел перестал служить людям.
— И правильно поступил! — воскликнула я.
Инженер дядя Серафим продолжал свой рассказ о других магараджах и о том, что последний из них пытался увезти с собой орла, когда оставлял дворец государству, но птица не захотела за ним последовать.
— Ладно, на первый раз хватит, — улыбнулся инженер дядя Серафим. — А теперь займемся парком. Сам бы с вами охотно побегал, да вот дела…
И тут Муса бросился в сторону озера, которое мы заметили еще из нашего окна. На узкой дорожке мне удалось перегнать брата. Но перед самым моим носом он успел нырнуть. Я бы тоже с ходу бросилась в воду, если бы не надо было скинуть платье. Как ни говори, мальчишкам удобнее — им можно ходить по двору в одних трусиках, не то что нам.