Дочь профессора
Шрифт:
— Ведь Маркс был атеистом, — сказал Генри.
— Я знаю. Был, как и большинство коммунистов. Но я считаю, что это преходящее заблуждение. По их мнению, научное объяснение исторического процесса не совместимо с идеей бога, но ведь учение Христа использовало историю, не так ли? Историю Иудеи, во всяком случае.
— Да… Да, разумеется.
— Для меня, профессор, коммунизм — это политическая наука, а не вопрос веры.
Генри кивнул.
— Да, — сказал он. — Я понимаю вашу точку зрения. — Он поудобнее
— И это существенно, — сказал Элан.
— Я больше думал о самом себе: в вашем возрасте я имел, как мне казалось, очень твердое представление о том, что реально, а что утопично или реакционно. На деле же все наши представления об этих предметах подвержены изменениям под воздействием субъективных обстоятельств нашей жизни.
Священник молча наклонил голову.
— Я имею в виду вот что, — сказал Генри. — Священнику или бездомному бродяге легче стать коммунистом, чем миллионеру.
— Да, вероятно, это так, — сказал Элан.
— Но потом рано или поздно начинаешь понимать, что тебе не отвертеться, и хочешь не хочешь, а приходится признаться самому себе в том, что непреложные научные истины, в которые ты верил, не содержат в себе ничего непреложного и научного.
— И тогда вы задаете себе вопрос: к чему все это? Генри внимательно поглядел на священника и кивнул.
— Да. И в самом деле — к чему? Это нескончаемое обучение подростков, которые потом в свою очередь будут обучать кого-то, чтобы те затем обучали тоже, для того чтобы в конечном счете вы могли прийти к выводу, что все, чему вы обучали, так или иначе неверно.
— Теория должна проверяться действием.
— Вот именно, И если в результате всего обучения ваш подопечный вступает в жизнь и с первых же шагов разбивает себе лицо в кровь…
Элан молчал, не зная, кого в данном случае имеет в виду профессор.
— У вас был когда-нибудь свой приход? — неожиданно спросил Генри. Голос его звучал хрипло, слова, казалось, с трудом шли с языка.
— Был в Нью-Йорке на протяжении двух лет.
— Приходилось ли вам когда-нибудь слышать о том, чтобы девушки знакомились с мужчинами на улице? С мужчинами много старше их самих. И приводили их к себе домой?
— Да, — сказал священник. — Это бывает.
— Почему? Что их на это толкает?
— Причины могут быть различны, мне кажется.
— Но ведь это же противоестественно? Когда мальчишки соблазняют девчонок — это одно… Но чтобы девушка… с каким-то пожилым барменом…
— Обычно в этих случаях что-то, значит, неладно в семье.
— А все-таки, что же именно?
— В разных семьях по-разному.
Наступило молчание. Элану не хотелось продолжать этот разговор, но менять тему казалось неудобным. Он
— Вы знакомы с моей старшей дочерью Луизой? — внезапно спросил Генри.
— Нет… не знаком.
— Она пыталась… она пыталась покончить с собой. Это было на прошлой неделе… — Профессор вздохнул, выпрямился в кресле. — Мы предполагали сначала, что это произошло потому, что ее изнасиловали, но потом выяснилось… — кривая усмешка на лице профессора превратилась в гримасу боли, и, сделав над собой усилие, он закончил фразу: — выяснилось, что это она сама… сама обратилась к этому… к этому проходимцу… к этому пожилому прохвосту.
Элан молчал. Он сидел очень тихо и ждал, скажет профессор еще что-нибудь или нет.
— Словом, это неизвестно, — сказал Генри и безнадежно пожал плечами. — Неизвестно, как или почему до этого дошло. Возможно, что-то было не так у нас в семье. Ведь вы сами сказали: обычно причина кроется в семье…
— Да, — сказал Элан. — Но как правило, это бывает, когда люди живут в нищете, в тесноте. — Он улыбнулся. — В вашем же случае это совсем не то.
— Конечно, — сказал Генри. Лицо его было серьезно, озабоченно, он, казалось, ушел в себя. — Не знаю, что послужило причиной. — Он поднял глаза на Элана. — Надеюсь, вы не в претензии на меня за это… за эту исповедь?
Священник покачал головой.
— Мы, в сущности, самая обычная семья, — сказал Генри, — хотя со стороны может показаться, что мы живем какой-то особой жизнью. Я не пытаюсь снять с себя ответственность за то, что случилось с Луизой, но просто я не считаю, что ее беда — это что-то из ряда вон выходящее. Я сам знаю двух-трех девушек у нас в Кембридже, которые развелись с мужьями, когда им еще не исполнилось двадцати.
— И ваша дочь тоже развелась?
— Да. А вышла замуж она всего полгода назад.
— За кем же она была замужем?
Генри вздохнул.
— За каким-то шалопаем из Калифорнии. Самый заурядный хиппи. Ничего примечательного.
Они помолчали. Затем Элан сказал:
— Пожалуй, я готов согласиться с вами, профессор: это явление социального порядка.
— Как бы мне хотелось… — проговорил Генри. — Как бы мне хотелось понять все это. — Он взял чашку, отхлебнул кофе, совсем остывший. Священник последовал его примеру.
— А вы понимаете? — спросил Генри,
— Нет, не вполне.
— В каком аспекте следует это рассматривать? Политическом? Религиозном?
— Я бы сказал: в политическом.
— Разве она не согрешила?
— Видите ли, — снова улыбнулся Элан, — что мы можем знать?
— Она могла быть развращена, хотите вы сказать?
— Едва ли. Это не происходит так внезапно.
— В том случае, если это не врожденное.
— Врожденная извращенность?
— А почему бы нет?