Дочь профессора
Шрифт:
Джесон пожал плечами.
— Ну что ж, — сказал он, — твое дело. Оставайся, если хочешь, а я уезжаю.
И как ни сильна была неприязнь Луизы к Нэду Рэмптону, все же в ее собственных глазах это было чем-то незначительным по сравнению с ее любовью к Джесону Джонсу. К тому же Луиза не могла не признаться себе, что душевное состояние ее мужа стало вызывать в ней тревогу, и потому, увидев, что он тверд в своем намерении, она в конце концов согласилась переехать вместе с ним.
Чердак Нэда в Сан-Франциско имел в длину сорок ярдов;
— Я не стану заглядывать за нее, — заверил он Луизу, и первые несколько дней их совместного проживания оставался верен своему слову и даже отводил глаза, когда она шла по старому вытертому ковру через весь чердак в душ. Вечерами, возвратившись из колледжа, она сидела в своем углу у входа и читала, а Нэд и Джесон, понизив голос, разговаривали по душам. Луиза не проявляла интереса к их беседам, и это раздражало Джесона. Он сообщил ей об этом, ибо основное жизненное правило, установленное Нэдом, заключалось в том, что говорить нужно все, без обиняков, дабы ничто не разъедало человека изнутри.
Луиза ответила, открыто и чистосердечно, что ее эти беседы действительно не интересуют, что новая жизненная философия ей ни к чему, и, может быть, конечно, Америка и прогнила насквозь, но она сама — нет.
— Вот именно, что и ты, — сказал Джесон. — Мы все прогнили насквозь. Нас разложила эта система.
— Если только, — сказал Нэд, устремив тяжелый взгляд на своего ученика и последователя, — если только мы не вырвемся из оков собственного «я». Тогда мы освободимся от самих себя и от нашего окружения — от Америки. Мы сдерем с себя коросту и выдавим гной.
— Именно так, — сказал Джесон, — именно так. Если только… — И он стукнул кулаком по ладони. Луиза пожала плечами.
Нэд поставил диагноз духовной болезни Джесона: разлагающееся общество навязало Джесону свое собственное толкование его личности, которое никак не отражает его истинного «я». Вот почему он так несчастен, вот откуда этот разлад с самим собой.
Луиза предложила несколько иной вариант:
— Может быть, ты чувствовал бы себя лучше, если бы поменьше копался в самом себе?
— Но послушай, Луиза, — сказал Нэд, — у нас же нет ничего, кроме самих себя, это все, что мы имеем.
Для излечения от недуга Нэд предложил Джесону на первых порах начать с умеренных доз наркотика, именуемого ЛСД, который поможет ему освободить свое истинное «я» от навязанных ему искусственных представлений. Джесон
— Это то же, что марихуана, — сказал Нэд, — только более действенно. Обратись ты к нему раньше, так никогда не довел бы себя до такого состояния.
— Идет, — сказал Джесон.
— А ты что скажешь, Луиза?
Луиза пожала плечами.
— Я не знаю. Надеюсь, что ему хотя бы не станет плохо и он не выбросится из окна.
— Не выбросится, — сказал Нэд, — ведь мы с тобой будем здесь.
— Конечно.
— Или, может быть, ты хочешь попробовать вместе с ним?
— Ну нет. — Луиза покачала головой.
В четыре часа пополудни Джесон проглотил свой сахарный комочек. Его начала бить дрожь, но Луиза взяла его за руку, и он понемногу утих. Глаза у него остекленели, а на лице появилось то выражение надменного покоя, которое когда-то так привлекло к нему Луизу. Потом он встал и начал расхаживать по чердаку, веселый, спокойный и счастливый, как дитя. Минут тридцать он забавлялся, гремя дверной ручкой, потом подошел к книжной полке и стал перебирать пальцами корешки книг, словно клавиши рояля. Когда стемнело, он подошел к окну и поглядел на полосу Залива, видную в просвете между крыш, — на мерцающие там, на другом берегу, огни.
— Поглядите, — сказал он. — Поглядите на эти огоньки.
— Да, Джесон, это очень красивые огоньки, — сказал Нэд.
Луизе стало скучно.
Джесон заметил это и подошел к ней,
— А ты, — сказал он, — ты меня не любишь.
— Что ты, Джесон, милый, я люблю тебя.
— Не называй меня милым.
— Она любит тебя, Джесон. Она очень любит тебя, — сказал Нэд. — Она любит тебя больше всего на свете.
Джесон отвернулся от них. Луиза с благодарностью поглядела на Нэда.
— У меня припасено кое-что и для нас с тобой, — сказал Нэд с улыбкой, вытаскивая из кармана кисет. — Настоящий мексиканский, экстракласс.
Они уселись на кровати Нэда, свернули сигаретки и до глубокой ночи курили марихуану, уносясь в своем ночном бдении в далекое неведомое путешествие по следам своего отчуждающегося «я». Но даже в состоянии этого одурманивающего безмятежного полузабытья Луиза не могла освободиться от чувства раздражения, вызываемого тем, что взгляд Нэда с тупым упорством шарил по ее телу.
11
Ночь прошла. Джесон вернулся к нормальному состоянию, клятвенно утверждая, что первая проба прошла очень успешно, что это здорово, это освобождение, однако внешне он оставался таким же угрюмым, как всегда. За этим последовали новые бесконечные беседы с Нэдом, и в конце недели Джесон, подойдя к Луизе, которая лежала на постели и ждала его, предложил ей провести эту ночь с Нэдом.
Луиза нахмурилась — совсем чуть-чуть, — стараясь подавить в себе мгновенно вспыхнувшее чувство отвращения: какая-то внутренняя скованность мешала ей теперь свободно объясняться с мужем.