Дочь Сталина
Шрифт:
Через три недели после ареста Евгении Александровны забрали ее дочь. Арестовали и Джонрида Сванидзе, сына Александра Семеновича и Марии Анисимовны. Остальные дети были еще малы для тюрьмы, иначе их постигла бы та же участь. Это была особенность сталинско-бериевских «чисток» — после уничтожения «врагов народа» подчищали их детей, иногда совсем подростков. Сколько загублено молодых жизней в ссылках и тюрьмах! Это невозможно ни постигнуть, ни оправдать.
Светлана Аллилуева упорно избегает этой темы — был ли ее отец психически нормальным человеком? Почему так резко стал меняться его характер примерно в начале — середине тридцатых? Он и раньше был раздражительным и подозрительным, но за несколько лет после смерти жены стал угрюмым, злым и жестоким.
Сохранилось
Будто бы еще знаменитый психиатр В. М. Бехтерев поставил жесткий диагноз — паранойя. К сожалению, документальных свидетельств тому не сохранилось. Но симптомы паранойи были настолько очевидны, что не только врачи, но и близкие не могли их не заметить. Это и глубокие депрессии по временам, нежелание общаться с людьми, подозрительность, и отказ принимать пищу из чужих рук.
Няня Светланы, Александра Андреевна Бычкова, которая относилась к Сталину по-домашнему, как-то простодушно поведала своей бывшей хозяйке, жене врача, что Иосиф Виссарионович, человек строгий, очень справедливый, но по странности иногда ничего не ест, словно боится, ест только то, что приносит ему дочь Светлана или она, нянька, то есть люди, которым он полностью доверял…
Нет ничего тайного, что со временем не стало бы явным. И сколько бы ни было написано документальных исследований, воспоминаний и биографий, в истории Кремля и его обитателей все равно останется много «белых пятен». Почему, например, Сталин патологически ненавидел и боялся врачей? Он последовательно уничтожал их и сажал в тюрьмы всю свою жизнь. Что это — еще одна навязчивая идея или страх разоблачения?
В последние годы жизни врачи уже почти не допускались к «вождю народов». В Кунцеве его обслуживал какой-то полуграмотный фельдшер из охраны, зато «свой человек». В 1952 году готовился еще один громкий процесс над «врачами-вредителями». Задуманы были даже публичные казни на площадях крупных городов! Только смерть вождя помешала осуществить этот грандиозный проект.
В «Письмах к другу» еще заметно желание Светланы Аллилуевой оправдать отца и свалить большую часть вины на «ужасного злобного дьявола» Берию. Эта попытка выглядит очень наивной и неубедительной. С годами позиция дочери становится более определенной и жесткой. В своей книге «Всего один год», которая вышла на Западе в 1970 году, Светлана писала: «Он дал свое имя системе кровавой единоличной диктатуры. Он знал, что делал, он не был ни душевно больным, ни заблуждавшимся. С холодной расчетливостью утверждал он свою власть и больше всего на свете боялся ее потерять. Поэтому первым делом всей его жизни стало устранение противников и соперников». О Берии уже не упоминается, но и признать отца психически больным автор отказывается. Впрочем, могло ли это обстоятельство служить хоть каким-то оправданием или смягчить груз вины и ответственности за миллионы жизней.
«Целые народы пришли бы в ужас, если бы узнали, какие мелкие люди властвуют над ними». К этому высказыванию Талейрана хочется добавить: если бы только мелкие люди стремились в политику, но нами правили и патологические злодеи, и психопатические личности. Впрочем, не только нами, историки найдут не один пример в прошлом. Хотя бы Карл Безумный, который правил Францией более сорока лет.
Некоторые серьезные исследователи вообще отрицают факт безумия Сталина. Во-первых, потому, что границы между психопатическими отклонениями и так называемой нормальной личностью очень размыты. Это значит, что и мы с вами, и любой человек под влиянием каких-то обстоятельств может впасть в эти отклонения, на время или навсегда. Во-вторых, если считать Сталина психически больным, тогда почти всех диктаторов и единоличных правителей можно смело относить к этой категории.
Если историки и психиатры не
Второму поколению семей Аллилуевых и Сванидзе повезло уже потому, что «дядюшка» хотя бы даровал им жизнь. Киру Аллилуеву сослали в Шую, где она работала в театре и в детском доме для умственно отсталых детей. Все же на воле, не в тюрьме. Ее карьеру актрисы, конечно, загубили, разрушили семью, но оставили жить и дышать.
Иван Александрович Сванидзе, Джоник, не приходился Светлане кровным родственником. Он был двоюродным братом Якова Джугашвили. Тем не менее в «Двадцати письмах к другу» Светлана рассказывает о нем тепло, как о близком человеке: «Несмотря на врожденную неврастению, несмотря на страшную перемену в жизни, бросившую его из роскоши на самое дно, в тюрьму с уголовниками, затем в ссылку в Казахстан, он все-таки стал человеком, достойным своих чудесных родителей. За одиннадцать лет его счастливой жизни в семье они успели ему привить много хорошего, многому научить… И когда в 1956 году, вернувшись из Казахстана, он получил, наконец, возможность поступить в Московский университет на исторический факультет, то уж учился он на одни пятерки. Аспирантура и защита кандидатской диссертации в Институте Африки АН СССР были для него нетрудным делом».
Испытания, выпавшие на долю Джона Сванидзе, начались еще до того, как он попал в тюрьму. После ареста родителей всю заботу о нем взяла на себя его бывшая гувернантка, добрая интеллигентная старушка Лидия Трофимовна. Она пошла работать на швейную фабрику, но не отдала своего воспитанника в детский дом.
Талантливый юноша сумел быстро наверстать время, потерянное в ссылке. Но, к сожалению, нельзя наверстать утраченное здоровье. Светлана очень деликатно и осторожно намекает, что «нервы его многого не смогли перенести и часто отказывают, для близких он — трудный, тяжелый человек».
Но студенты, сослуживцы, избиратели его любят и считают отзывчивым, душевным. Иван Александрович был избран депутатом райсовета, хлопотал, выбивал жилье для бездомных, каждый раз вкладывая в свои обязанности все силы и страсть, весь свой «грузинский темперамент». Так писала о нем Светлана, зная об этом периоде его жизни не понаслышке. Она встретилась с Джонридом через двадцать пять лет после ареста его родителей. Об этой встрече и об их отношениях речь пойдет впереди…
Весной 1954 года вернулись домой Евгения Александровна и Анна Сергеевна. Кира Павловна Политковская рассказывает об этом дне в своих воспоминаниях. Утром позвонили из тюрьмы и как-то просто, буднично предложили приехать и забрать маму и тетю. Кира даже не поверила, решила, что это первоапрельская шутка. Она сама только недавно вернулась из ссылки и еще не привыкла к забытому ощущению свободы и безопасности. Чиновника тюрьмы даже обидело ее недоверие. «Какие шутки! Разве такими вещами шутят?» — выговаривал он Кире.
В тюрьме предупредили, что Анна Сергеевна — в тяжелом состоянии и поэтому родственники могут пока не забирать ее из больницы. Но близкие решили, что тюремная больница не самое лучшее место для душевнобольного человека. Анну Сергеевну привезли домой.
Светлана не объясняет, откуда она узнала о возвращении теток. Может быть, позвонили сыновья Анны Сергеевны. Но в тот же день она уже повидалась с ней. «Тетя Аня» сидела в комнате, не узнавая своих уже взрослых сыновей, безразличная ко всему. Глаза ее были затуманены. Она смотрела в окно, равнодушная ко всему, ко всем новостям: что умер мой отец, что скончалась бабушка, что больше не существует нашего заклятого врага Берия. Она только безучастно качала головой».